Сегодня день рождения у Олега Александровича Юрьева.

Простодушные строки

Собора сиротские кости.
Громоздкие, легкие купы.
И сора продрогшие горсти
Взирают в зеленые лупы.

Над вашею крышей блестящей
Зимы голубиное тело —
Над рынком, торговою чащей
(И лето ей пальцев не грело),

Над парком — зиянием светлым
Проточенных легких развалин
(И реки сокрыли под ветром
Блистанье своих готовален),

Над светлым зрачком пешехода,
Над сором калошных замочков,
Над зябнущим сердцем завода,
Над хором древесных сыночков,

Чье время, что пело громоздко,
Толпою туда полетело,
Откуда, с льдяного подмостка,
Спешит голубиное тело,

Спешит голубиное тело.

Спешит голубиное тело.

1981

* * *

Во мгле хрипят червивые цыгане
И нашатырно пахнет от мездры.
Заросшими веревкой утюгами
Переступают мертвые одры.
Трещат огни холерного обоза,
Визжит петух в селении на дне.

Не та дорога и не эта роза
— Не от меня. Не я. И не ко мне —

По узким кромкам складчатого мрака
Под уголки обугленных ворот
Кружат коней цыганка и собака —
Всегда наверх и никогда вперед.

Мне табаку до осени не хватит.
Я не хочу их сладкого вина.

Альфонс ложится под короткий катет.
— Не та дорога — и не та луна —

1994

Письмо с моря, июль 2000 г., отрывки

…когда распоротый туман
набухнет, точно две сирени,
скользнет по яхтам и домам
стрела в горящем опереньи,
и вспыхнет башня на скале
— во мглы слабеющем растворе —
для всех заблудших на земле,
для всех блуждающих на море,
и бросится с востока на
закат, незнамо кем влекома,
внезапная голубизна
у окаема окоема.

…тогда, сквозь минные поля,
расплавленные в датских шхерах,
всплывут четыре корабля
расстрелянных. Четыре — серых.
Сирена закричит во мгле
о смертном, о последнем горе —
для всех заблудших на земле,
для всех блуждающих на море,
для тусклых башенных огней,
стрелой погашенных каленой,
что на восток, в страну теней,
идут кильватерной колонной.

…но что останется от них?
— aлмазной стрелки взмах и промах,
молчание проклятых книг
и грохот волн на волноломах —

2000

28 июля родился Аполлон Александрович Григорьев (1822 — 1864).

* * *

Я вас люблю… что делать — виноват!
Я в тридцать лет так глупо сердцем молод,
Что каждый ваш случайный, беглый взгляд
Меня порой кидает в жар и холод…
И в этом вы должны меня простить,
Тем более, что запретить любить
Не может власть на свете никакая;
Тем более, что, мучась и пылая,
Ни слова я не смею вам сказать
И принужден молчать, молчать, молчать!..

Я знаю сам, что были бы преступны
Признанья или смысла лишены:
Затем, что для меня вы недоступны,
Как недоступен рай для сатаны.
Цепями неразрывными окован,
Не смею я, когда порой, взволнован,
Измучен весь, к вам робко подхожу
И подаю вам руку на прощанье,
Сказать простое слово: до свиданья!
Иль, говоря, — на вас я не гляжу.

К чему они, к чему свиданья эти?
Бессонницы — расплата мне за них!
А между тем, как зверь, попавший в сети,
Я тщетно злюсь на крепость уз своих.
Я к ним привык, к мучительным свиданьям…
Я опиум готов, как турок, пить,
Чтоб муку их в душе своей продлить,
Чтоб дольше жить живым воспоминаньем…
Чтоб грезить ночь и целый день бродить
В чаду мечты, под сладким обаяньем
Задумчиво опущенных очей!
Мне жизнь темна без света их лучей.

Да… я люблю вас… так глубоко, страстно,
Давно… И страсть безумную свою
От всех, от вас особенно таю.
От вас, ребенок чистый и прекрасный!
Не дай вам бог, дитя мое, узнать,
Как тяжело любить такой любовью,
Рыдать без слов, метаться, ощущать,
Что кровь свинцом расплавленным, не кровью,
Бежит по жилам, рваться, проклинать,
Терзаться ночи, дни считать тревожно,
Бояться встреч и ждать их, жадно ждать;
Беречься каждой мелочи ничтожной,
Дрожать за каждый шаг неосторожный,
Над пропастью бездонною стоять
И чувствовать, что надо погибать,
И знать, что бегство больше невозможно.

1857

* * *

И все же ты, далекий призрак мой,
В твоей бывалой, девственной святыне
Перед очами духа встал немой,
Карающий и гневно-скорбный ныне,

Когда я труд заветный кончил свой.
Ты молнией сверкнул в глухой пустыне
Больной души… Ты чистою струей
Протек внезапно по сердечной тине,

Гармонией святою вторгся в слух,
Потряс в душе седалище Ваала —
И все, на что насильно был я глух,

По ржавым струнам сердца пробежало
И унеслось — «куда мой падший дух
Не досягнет» — в обитель идеала.

26 июля 1864

Вчера скончался Владимир Николаевич Войнович.

* * *

По тропинке, по проселку,
по дороге столбовой
шел я ростом невысокий
с непокрытой головой.
Завершался день погожий…
Молодой и полный сил,
Я на мир дивился Божий
и на девок глаз косил.
И вниманием ответным
был отнюдь не обделен,
потому что был заметным
я еще со всех сторон.
Знал в делах своих удачу,
сам любил и был любим
дамой, жившею на даче
за забором голубым.
Судьбы наши там смыкались,
как под током провода…
Я спешил, уже смеркалось,
вышла первая звезда.
И мерцала и светила,
мне как будто неспроста…
Как недавно это было!
лет тому назад с полста.
Был я по уши влюбленным,
вожделением влеком…
Пахло в пункте населенном.
Шашлыком и молоком.
Яблони цвели и вишни,
пар стелился над рекой,
и из космоса Всевышний
мне помахивал рукой.

Декабрь 1999