30 июня родился Чеслав Милош (1911 — 2004), лауреат Нобелевской премии по литературе 1980 года.
Посвящение
Ты, которого я не сумел спасти,
выслушай. Постарайся понять эти простые слова. Ей-богу,
я не знаю других, говорю с тобой молча,
как дерево или туча,
то, что меня закалило, тебя убило.
Ты конец эпохи посчитал за начало новой
эры. А пафос ненависти — за лирические восторги.
Силу слепую за совершенство формы.
Мелкие польские реки, струящиеся по равнине.
И колоссальный мост, тонущий в белой мгле.
И разрушенный город. Ветер швыряет вопли
чаек тебе на гроб, пока я говорю с тобою.
В неумелых попытках пера добиться
стихотворенья, в стремлении строчек
к недостижимой цели —
в этом, и только в этом, как выяснилось, спасенье.
Раньше просом и семенами мака
посыпали могилы — ради всегда бездомных
птиц; в них, считалось, вселяются души мертвых.
Я кладу сюда эту книгу нынче,
чтоб тебе сюда больше не возвращаться.
Краков, 1945
Перевод И. А. Бродского
Элегия для Н. Н.
Неужели тебе это кажется столь далеким?
Стоит лишь пробежать по мелким Балтийским волнам
И за Датской равниной, за буковым лесом
Повернуть к океану, а там уже, в двух шагах,
Лабрадор — белый, об эту пору года.
И если уж тебе, о безлюдном мечтавшей мысе,
Так страшны города и скрежет на автострадах,
То нашлась бы тропа – через лесную глушь,
По-над синью талых озер со следами дичи,
Прямо к брошенным золотым рудникам у подножья Сьерры.
Дальше — вниз по течению Сакраменто,
Меж холмов, поросших колючим дубом,
После — бор эвкалиптовый, за которым
Ты и встретишь меня.
Знаешь часто, когда цветет манцанита
И залив голубеет весенним утром,
Вспоминаю невольно о доме в краю озерном,
О сетях, что сохнут под низким литовским небом.
Та купальня, где ты снимала юбку,
Затвердела в чистый кристалл навеки.
Тьма сгустилась медом вокруг веранды.
Совы машут крылами, и пахнет кожей.
Как сумели мы выжить, не понимаю.
Стили, строи клубятся бесцветной массой,
Превращаясь в окаменелость.
Где ж тут в собственной разобраться сути.
Уходящее время смолит гнедую
Лошадь, и местечковую колоннаду
Рынка, и парик мадам Флигельтауб.
Знаешь сама, мы многому научились.
Как отнимается постепенно то,
Что не может быть отнято: люди, местность,
И как сердце бьется тогда, когда надо бы разорваться.
Улыбаемся; чай на столе, буханка.
Лишь сомнение порою мелькнет, что мог бы
Прах печей в Заксенхаузене быть нам чуть-чуть дороже.
Впрочем, тело не может влюбиться в пепел.
Ты привыкла к новым, дождливым зимам,
К стенам дома, с которых навеки смыта
Кровь хозяина-немца. А я — я тоже
Взял от жизни, что мог: города и страны.
В то же озеро дважды уже не ступишь;
Только солнечный луч по листве ольховой,
Дно устлавшей ему, преломляясь, бродит.
Нет, не затем это, что далеко,
Ты ко мне не явилась ни днем, ни ночью.
Год от года, делаясь все огромней,
Созревает в нас общий плод: безучастность.
Перевод И. А. Бродского
Поздняя зрелость
Небыстро, ибо давно разменян девятый десяток,
открылись во мне двери и я вошел в незамутненность
утра.
Почувствовал, как отдаляются от меня, одна за
другой, словно баржи, мои прошлые жизни с их
утратами разом.
Явились, обреченные моему перу, страны и города,
лиманы и вертограды, чтобы смог рассказать о них
лучше, чем прежде.
Не дал вознести себя над людьми, жалость и милость
нас связывали, и я говорил: вот, позабылось, что
были
некогда детьми Короля.
Все мы приходим оттуда, где покамест не пролегла
граница меж Да и Нет, ни другая, между есть, будет и
было.
Мы несчастливы, ибо профит наш меньше, нежели
сотая доля дара, отпущенного нам в этот долгий путь.
Миг накануне, он же извечный: удар меча,
накладывание румян перед зеркалом из
полированного металла, смертельный мушкетный
залп, встреча каравеллы и рифа осели в нас и ждут
разрешенья.
Знал всегда, что буду работником на баштане, равно
как и те, что живут в одно время со мной, отдавая
себе в этом отчет или не отдавая.
2002
Перевод С. Морейно
* * *
Не раскрывать запретное. Сохранить секрет.
Раскрытая тайна людям вредит.
Это как в детстве комната с привиденьем
и нельзя открывать дверь.
И что б я нашел в этой комнате?
Одно тогда, другое теперь,
когда я стар и так долго писал про всё,
что глаза увидят.
Но я научился: лучше, приличней всего
замолчать.
18 ноября 2002
Перевод Н. Е. Горбаневской
