11 июля был день рождения у Дмитрия Валентиновича Тонконогова.
Сестры
Чупати Марья, урожд. Будберг, вдова капитана,
Эриксон Констанция, дочь поручика,
собирали чернику, одну в рот, другую на донышко стакана,
и попали под дождь волею случая.
Смирнова Олимпиада, дочь титулярного советника,
Николенкова Прасковья, сердобольная сестра,
разговаривали, держась за доски штакетника,
и умолкли, увидев пролетающего комара.
Уман Тереза, дочь мещанина,
Феоктистова Клеопатра, сиделка,
перелистывая репродукции неизвестных художников,
обратили внимание на картину,
где впивается в небо непонятная стрелка.
Смирнова Марфа, дочь умершего провиантского комиссионера,
Краузе Юлия, дочь почетного гражданина,
слышали, что наступает новая эра,
безрыбья, механизмов и пластилина.
Дружинина Марья, дочь коллежского регистратора,
Благовещенская Анастасия, дочь священника,
не догадывались, что это эра вечного эскалатора,
черных рубильников и ремонта помещений.
И когда она наступила, испуганные, они выправили осанки,
стали повторять одно и то же в надежде, что их услышат.
Но пора, сестры, Господь приготовил санки,
выпал снег и остался лежать на одноэтажных крышах.
На скользкое небо не подняться без фуникулера,
но осторожными шажками, заглушая сердцебиенье,
они двигались, держась за нить разговора.
Их видели с вертолета: Марфа шла впереди,
за ней Анастасия — дочь священника.
Не будем говорить, какой там ветер,
какое расстояние, Прасковья насчитала одну тысячу двести тридцать два,
из них тридцать два она прожила на свете,
остальное держала в уме, но растеряла, пока спала.
Уставшие, они съели по кусочку хлеба,
перекрестили Прасковью, превратившуюся в сугроб.
Спи, лапа, в глазах твоих белое небо
будет струиться, переворачиваться, не остановиться чтоб.
И заскользили вниз, подпрыгивая на трамплинах,
ныли полозья, не оставляя следа на льду,
закрывали глаза и видели
пульсирующие перья павлина.
В 2003-м году.
Куры
Сидели мы около дома, и много раз
я открывала рот, а Диана щурила глаз.
Пришла Сабина с муфточкой и в шикарном пальто,
хотя было лето и так не ходил никто.
— Ну чо? — спросила Сабина, выгибая плечо.
Мишка Фараджев сплюнул и сказал: бараны́.
(Бараны животные умные, а это явно не мы,
поэтому ударение на последнем слоге.)
Пойдем, говорит Мишка, к морю по этой самой дороге.
И мы пошли. Я, Диана, Сабина, Алибек, Пирзия,
Фатима, Патя, Сония, Мадя и Леночка.
Последние шесть имен — алибековские куры.
Он за ними присматривал, за них отвечал,
а Леночку почему-то особенно привечал.
Миновали дорогу железную и вышли на пляж городской.
Сабина ставила ножки крестиком, Мишке махала рукой.
И навернулась в море с песчаной косы. В пальто.
Весь пляж и так с замиранием смотрел,
ведь так не ходил никто.
А тут еще в море упала.
Мишка сказал: бараны́!
И в воду полез, подворачивая штаны.
