10 июня был день рождения у Елены Алексеевны Игнатовой.

* * *

Плотней, чем в смерть, в ночную пелену —
деревня отошла ко сну.
Движенье медленное в край,
где звезды каплют с высоты,
где вырастают страшные цветы,
в багровых маках май.

Деревня медленно сползает в белый пар.
Качаются блестящие рога
коровы спящей, влажный глаз телка
сморгнет звезды постылое сиянье…
И громче в нас ночами бормотанье
о том, что эта нищая земля
дала нам тело наше и поля.

Все глубже в ночь… Плывет небесный путь,
телега прыгает поспешно в темноту.
И если скажут «родину забудь»,
не верь — ты не прошла последний путь
своей земли за мертвую черту.

Ступай, родимая. Пора покинуть нам
юдоль дневную. Кануть в те края,
где предками настояна земля,
где кровь их бродит, где трава ногам,
как вечный плен. Где жутким их богам,
не в бельма заглянуть, но повалиться в ноги…
Сгодятся наши хрупкие хребты,
чтоб вымостить царьградские дороги.

1973

* * *

Едва ли не с начала сентября
на парки опускается заря,
и чувствует озябнувший прохожий
проникновенье осени в гортань,
когда ее отстоенный янтарь
надолго поселяется под кожей.

Вся осень сгустком кажется одним,
а воздух в ней — основа. Недвижим,
вдыхается с медлительною болью,
и стягивает горло горький сок
небес, свисающих над кромкою лесов,
и неба полого, стоящего над полем.

Когда всю глубину его вберешь,
вороны обрываются с берез,
кричат протяжно, кружатся в истоме.
Но луч блеснет, и виден парк насквозь:
жемчужный, ветхий, барственная кость —
мерцающий на мокром черноземе.

1970

* * *

Как, не ударясь в крик, о фанерном детстве,
бетонном слоне, горнистах гипсовых в парке,
творожном снеге Невы, небе густейшей заварки,
о колоколе воздушном, хранившем меня?
Вечером мамина тень обтекала душу,
не знала молитвы, но все же молилась робко.
В сети ее темных волос — золотая рыбка,
ладонь ее пахла йодом… сонная воркотня.

Всей глубиною крови я льну к забытым
тем вавилонским пятидесятым,
где подмерзала кровь на катке щербатом,
плыл сладковатый лед по губам разбитым.
Время редеет, скатывается в ворох,
а на рассвете так пламенело дерзко,
и остается — памятью в наших порах,
пением матери на ледяных просторах,
снежными прядями над глубиною невской.

1990

* * *

Мы выехали из лесу. Вповал
в телеге спали дети. Сонный ветер
распаренные лица обдувал,
и неба край, уже горяч и ал,
сиял сквозь ветви.

Еще к деревьям прирастала тень,
ночная птица медленно летела,
и мальчик мой, похож на всех детей,
зарывшись в сено, спал на животе,
и прядка на виске его вспотела.

Цветущая лесная колея,
тихоня-конь, разморенные дети,
и голубое поле льна в просвете…
О, будь благословенна, жизнь моя,
за то, что ты дала минуты эти
пронзительного счастья бытия!

1974

9 июня был день рождения у Марии Михайловны Степановой.

* * *

— Ах, мама, что у нас за дворник
Живёт в подвальном этаже?
Его рассыпчатое имя
Не вспоминается уже.

Уже нечасто он, проклятый,
Выходит на горючий лёд,
Железной шаркает лопатой,
Метлою острою скребёт.

Когда я утром одеваюсь
И на работу ухожу
Или когда я раздеваюсь
И в ящик туфли уложу,

В утробе тесного подвала
При свете ночи или дня
Он всё лежит, как покрывало,
И бездна смотрит на меня.

— Ах, дочка, мы с тобой не знали,
Что наш пропавший Алексей
Живёт в нетопленом подвале,
Полузабытый от людей.

А что сама ты не узнала,
Что это твой жених и муж,
Так эта жизнь большая зала,
По ней гуляет много душ.

А что желтее апельсина
Его нерусские черты,
Так это тоже объяснимо:
И мы с тобой давно не те.

Мы устарели, как трамваи,
Мы дотянулись до седин.
А он, как лампа восковая,
В подвале светится один.

* * *

В чистом поле плакали орудья
Потому, что ранило бойца.
Он лежал с полуоткрытой грудью
В ожиданье скорого конца.

Бой-прибой накатывал на уши,
Извинялся: медленно куём.
Установка женская “Катюша”
Кашею кормила окоём.

И пока она по ближним била
И полировала берега
За того, которого любила,
За того, что не уберегла,

Пух и перья смахивая с кителя,
Подставляя детские крыла,
В тёмном небе охранял родителя
Сын степного сизого орла.

* * *

высокие высокие отношения
ожидают какого-то обрушения
чумы нахлынувшей на оба ваши
(башня в плюще, говорильке в разливе)

утренняя почта сообщает маше
что ковер жениху не ткать
траву не мять
пароль поменять
поминать покойную мать
не ходить за реченьку

российский актер михаил пореченков
приминает к боку тепленький автомат
музыкальную шкатулку новейшего поколения
словно спешит
обрасти косматым руном
и узкое море ему уже по колени

святослав во кыеве звон тот слышал

а шишел-мышел
велел послушати
и сурожу и корсуню:

то во тьму кромешную
во тьму тараканью
уходили богомольцы-мукомолы
ой да на гражданскую войну

* * *

не на земле а над или под
глухая война идет
она смазной источает пот
и трогает за живот

и мы шарахаемся
себя в темноте неся

и мать деметра выходит мять
ногами тугу полей
и снизу слышится вашу мать
а сверху кажется чуть белей

и мать геката на перекур
выходит из тупика
от черных улиц от черных кур
из луж разбитого молока

земля лежит вещевым мешком
невзятого языка
и мать мария бежит пешком
но нет ее здесь пока