8 июня был день рождения у Вячеслава Абрамовича Лейкина.

Баллада о Логунове

Логунов сидел на кухне. Дуло.
Ужин пах. Жена ему паяла.
Возле правой задней ножки стула
ёмкость недобитая стояла.
Логунов четвертый час был молод,
Но в процессе самоупрощенья
Оказался дух его расколот
На две жажды: собственно и мщенья.
Мщенья? Но за что? Дела в порядке.
Быт вполне. На службе уваженье.
Разум сам с собой играет в прятки,
Лая на таблицу умноженья.
Мщенья? Но кому? С себя не спросишь.
Бога нет. Супруга взыщет сроком.
В общество калёный камень бросишь,
Может срикошетить ненароком.
Но однако жгло, однако жало,
Горлом шло, в затылке дребезжало,
Перетеребило всю утробу,
Постепенно воплощаясь в злобу.
Ладно. Логунов вернул бутыли
Ощущенье водоизмещенья
И поспал, чтоб угли поостыли.
Нет, не помогло. Хотелось мщенья.
Подавив короткую икотку
Крупной жизнерадостной отрыжкой,
Встал, сориентировал походку
И вернулся с записною книжкой.
Взрыл страницы. Вздрогнул шестикрыло.
Выел нифеля со дна стакана…
Так. На букву А. Аркаша — рыло.
Позвонил, потребовал Аркана.
Буква Б. Боровиков — барыга.
Охренели от его поборов.
В предвкушеньи сладостного мига
Позвонил. Застал: — Здорово, Боров!
В — Вайнштейн и тут же Валентина:
Сало на глазах и слизь на лапах.
Штейну вдул, какая тот скотина,
Валентине в душу и про запах.
Громова не оказалось дома.
Дал по телефону телеграмму.
Долго переспрашивали: — Гомо?
Дальше как? — совсем запутал даму,
Но однако приняли. Давыдов
Подментован. Зуева — дешёвка.
Клейна испугал, такое выдав,
Даже стало самому неловко,
Впрочем, ненадолго. Николаев
Ждал звонка. Предупредили, гады.
Логунова падалью облаяв,
Получил по полной. Без пощады.
Три часа в пределах алфавита
Ликовало сердце Логунова.
На год впредь плелась nuova vita,
Vita восхитительно nuova.
Чтоб затем по этому же списку,
По вконец запутанным орбитам
Совершать визиты не без риску
Оказаться изгнанным и битым.
Чтобы полость жизнью начинялась,
А не мутью вермута дрянного.
Не сочилась чтоб, а сочинялась
Цель существованья Логунова…
Действуй, Логунов, твоя планида
От тебя, мятежного, зависит.
Действуй, а не то любая гнида
Над тобой права свои завысит.
Мсти. Свобода слаще карамели.
Плюй в колодец. Комбинируй стили.
Потому что что бы мы имели,
Если бы судьбе своей не мстили?

Октябрь 1988

Сегодня день рождения Александра Сергеевича Пушкина (1799 — 1837).

Моя родословная

Смеясь жестоко над собратом,
Писаки русские толпой
Меня зовут аристократом.
Смотри, пожалуй, вздор какой!
Не офицер я, не асессор,
Я по кресту не дворянин,
Не академик, не профессор;
Я просто русский мещанин.

Понятна мне времён превратность,
Не прекословлю, право, ей:
У нас нова рожденьем знатность,
И чем новее, тем знатней.
Родов дряхлеющих обломок
(И по несчастью, не один),
Бояр старинных я потомок;
Я, братцы, мелкий мещанин.

Не торговал мой дед блинами,
Не ваксил царских сапогов,
Не пел с придворными дьячками,
В князья не прыгал из хохлов,
И не был беглым он солдатом
Австрийских пудреных дружин;
Так мне ли быть аристократом?
Я, слава Богу, мещанин.

Мой предок Рача мышцей бранной
Святому Невскому служил;
Его потомство гнев венчанный,
Иван IV пощадил.
Водились Пушкины с царями;
Из них был славен не один,
Когда тягался с поляками
Нижегородский мещанин.

Смирив крамолу и коварство
И ярость бранных непогод,
Когда Романовых на царство
Звал в грамоте своей народ,
Мы к оной руку приложили,
Нас жаловал страдальца сын.
Бывало, нами дорожили;
Бывало… но — я мещанин.

Упрямства дух нам всем подгадил:
В родню свою неукротим,
С Петром мой пращур не поладил
И был за то повешен им.
Его пример будь нам наукой:
Не любит споров властелин.
Счастлив князь Яков Долгорукой,
Умён покорный мещанин.

Мой дед, когда мятеж поднялся
Средь петергофского двора,
Как Миних, верен оставался
Паденью третьего Петра.
Попали в честь тогда Орловы,
А дед мой в крепость, в карантин,
И присмирел наш род суровый,
И я родился мещанин.

Под гербовой моей печатью
Я кипу грамот схоронил
И не якшаюсь с новой знатью,
И крови спесь угомонил.
Я грамотей и стихотворец,
Я Пушкин просто, не Мусин,
Я не богач, не царедворец,
Я сам большой: я мещанин.

1830

Ты и вы

Пустое вы сердечным ты
Она, обмолвясь, заменила
И все счастливые мечты
В душе влюблённой возбудила.
Пред ней задумчиво стою,
Свести очей с неё нет силы;
И говорю ей: как вы милы!
И мыслю: как тебя люблю!

23 мая 1828

* * *

Сват Иван, как пить мы станем,
Непременно уж помянем
Трех Матрен, Луку с Петром,
Да Пахомовну потом.
Мы живали с ними дружно,
Уж как хочешь — будь что будь —
Этих надо помянуть,
Помянуть нам этих нужно.
Поминать так поминать,
Начинать так начинать,
Лить так лить, разлив разливом.
Начинай-ка, сват, пора.
Трех Матрен, Луку, Петра
В первый раз помянем пивом,
А Пахомовну потом
Пирогами да вином,
Да еще ее помянем:
Сказки сказывать мы станем —
Мастерица ведь была
И не пил бы и не ел,
И откуда что брала.
А куды разумны шутки,
Приговорки, прибаутки,
Небылицы, былины
Православной старины!..
Слушать, так душе отрадно.
Всё бы слушал да сидел.
Кто придумал их так ладно?
Стариков когда-нибудь
(Жаль, теперь нам не досужно)
Надо будет помянуть —
Помянуть и этих нужно… —
Слушай, сват, начну первой,
Сказка будет за тобой.

1833

* * *

Не дай мне Бог сойти с ума.
Нет, легче посох и сума;
Нет, легче труд и глад.
Не то, чтоб разумом моим
Я дорожил; не то, чтоб с ним
Расстаться был не рад:

Когда б оставили меня
На воле, как бы резво я
Пустился в тёмный лес!
Я пел бы в пламенном бреду,
Я забывался бы в чаду
Нестройных, чудных грез.

И я б заслушивался волн,
И я глядел бы, счастья полн,
В пустые небеса;
И силен, волен был бы я,
Как вихорь, роющий поля,
Ломающий леса.

Да вот беда: сойди с ума,
И страшен будешь как чума,
Как раз тебя запрут,
Посадят на цепь дурака
И сквозь решётку как зверка
Дразнить тебя придут.

А ночью слышать буду я
Не голос яркий соловья,
Не шум глухой дубров —
А крик товарищей моих,
Да брань смотрителей ночных,
Да визг, да звон оков.

Октябрь-ноябрь 1833