Стихотворение дня

поэтический календарь

Игорь Иртеньев

25 мая был день рождения у Игоря Моисеевича Иртеньева.

* * *

А. Еременко

На Павелецкой-радиальной
Средь ионических колонн
Стоял мужчина идеальный
И пил тройной одеколон.

Он был заниженного роста,
С лицом, похожим на кремень.
Одет решительно и просто —
Трусы,
Галоши
И ремень.

В нем все значение имело,
Допрежь неведомое мне,
А где-то музыка гремела
И дети падали во сне.

А он стоял
Мужского рода
В своем единственном числе,
И непредвзятая свобода
Горела на его челе.

1991

* * *

Ты куда бежишь, нога,
Поздней ночью
От родного очага,
Крыши отчей?

Из домашнего тепла
И уюта
Босиком одна ушла
Почему ты?

Или чем тебя, нога,
Кто обидел,
Что пустилась ты в бега
В голом виде?

Иль нездешние блага
Соблазнили?
Иль чужие берега
Поманили?

Будь там Лондон, будь Париж,
Будь хоть Штаты,
От себя не убежишь
Ни на шаг ты.

Ты ж не баба, не Яга
Костяная,
Ты как есть моя нога,
Коренная.

Так зачем тебе чулки
Да колготки,
Пропадешь ты от тоски
Да от водки.

1989

Летающий орел

Летит по воздуху орел,
Расправив дерзостные крылья,
Его никто не изобрел —
Он плод свободного усилья.
В пути не ведая преград,
Летит вперед,
На солнце глядя.
Он солнца — брат
И ветра — брат,
А самых честных правил — дядя.
Какая сила в нем и стать,
Как от него простором веет!
Пусть кто-то учится летать,
А он давно уже умеет.
Подобно вольному стиху —
Могуч и малопредсказуем —
Летит он гордо наверху.
А мир любуется внизу им.
Но что ему презренный мир,
Его надежды и страданья…
Он одинокий пассажир
На верхней полке мирозданья.

1986

* * *

Не нам бродить по тем лугам,
Не нам ступать на те отроги,
Где зреет дикий чуингам,
Пасутся вольные хот-доги.

Не с нашей трудною судьбой,
Во власть отдавшись томной неге,
Небрежно закурить плейбой,
Лениво отхлебнув карнеги.

Не наши стройные тела
Гавайским обдувать пассатам,
Не нас природа родила
Под небом звездно-полосатым.

А в том краю, где нас на свет
Произвела она когда-то,
Почти и разницы-то нет
В словах „зарплата“ и „заплата“.

1991

171

Иосиф Бродский

Сегодня день рождения Иосифа Александровича Бродского (1940 — 1996).

Псковский реестр

для М. Б.

Не спутать бы азарт
и страсть (не дай нам,
Господь). Припомни март,
семейство Найман.
Припомни Псков, гусей
и, вполнакала,
фонарики, музей,
«Мытье» Шагала.

Уколы на бегу
(не шпилькой — пикой!).
Сто маковок в снегу,
на льду Великой
катанье, говоря
по правде, сдуру,
сугробы, снегири,
температуру.

Еще — объятий плен,
от жара смелый,
и вязаный твой шлем
из шерсти белой.
И черного коня,
и взгляд, печалью
сокрытый — от меня —
как плечи — шалью.

Кусты и пустыри,
деревья, кроны,
холмы, монастыри,
кресты, вороны.
И фрески те (в пыли),
где, молвить строго,
от Бога, от земли
равно немного.

Мгновенье — и прерву,
еще лишь горстка:
припомни синеву
снегов Изборска,
где разум мой парил,
как некий облак,
и времени дарил
мой «Фэд» наш облик.

О синева бойниц
(глазниц)! Домашний
барраж крикливых птиц
над каждой башней,
и дальше (оборви!)
простор с разбега.
И колыбель любви
— белее снега!

Припоминай и впредь
(хотя в разлуке
уже не разглядеть:
а кто там в люльке)
те кручи и поля,
такси в равнине,
бифштексы, шницеля,
долги поныне.

Умей же по полям,
по стрелкам, верстам
и даже по рублям
(почти по звездам!),
по формам без души
со всем искусством
Колумба (о спеши!)
вернуться к чувствам.

Ведь в том и суть примет
(хотя бы в призме
разлук): любой предмет
— свидетель жизни.
Пространство и года
(мгновений груда),
ответы на «когда»,
«куда», «откуда».

Впустив тебя в музей
(зеркальных зальцев),
пусть отпечаток сей
и вправду пальцев,
чуть отрезвит тебя —
придет на помощь
отдавшей вдруг себя
на миг, на полночь

сомнениям во власть
и укоризне,
когда печется страсть
о долгой жизни
на некой высоте,
как звук в концерте,
забыв о долготе,
— о сроках смерти!

И нежности приют
и грусти вестник,
нарушивши уют,
любви ровесник —
с пушинкой над губой
стихотворенье
пусть радует собой
хотя бы зренье.

Лето 1964 (1965?)

«Я был только тем…» Читает автор

* * *

М. Б.

Я был только тем, чего
ты касалась ладонью,
над чем в глухую, воронью
ночь склоняла чело.

Я был лишь тем, что ты
там, внизу, различала:
смутный облик сначала,
много позже — черты.

Это ты, горяча,
ошую, одесную
раковину ушную
мне творила, шепча.

Это ты, теребя
штору, в сырую полость
рта вложила мне голос,
окликавший тебя.

Я был попросту слеп.
Ты, возникая, прячась,
даровала мне зрячесть.
Так оставляют след.

Так творятся миры.
Так, сотворив, их часто
оставляют вращаться,
расточая дары.

Так, бросаем то в жар,
то в холод, то в свет, то в темень,
в мирозданьи потерян,
кружится шар.

1981

124

Татьяна Литвинова

Сегодня день рождения у Татьяны Александровны Литвиновой.

* * *

Пой, любовь моя, со мною —
Так не спеть потом в раю.
Граммофон иглой стальною
Разрывает грудь мою.
Мир поющий не пустынен,
Хоть и катится из рук
Полусыгранной пластинкой,
Где залег в бороздках звук.
То щемит он, то шаманит
Граммофонною трубой, —
Где отдаст, где прикарманит
Принесенное с собой.
Голоса и отголоски,
Обреченный балаган —
По расплавленной бороздке,
По растресканным губам…

Демон

Ты у’зришь новые миры.
Александр Блок

Незаметно, бесшумно, бесшовно,
В поры всех твоих солнечных дней
Я проникну и стану душою,
Кроветворною сутью твоей.
Стану целым в тебе, а не частью,
Перестану молиться — впусти!
В каждом вдохе твоем, в каждом часе
Настигающе стану расти.
И гремучие вечные крылья,
Уносившие тонны времен,
Опылят тебя певчею пылью
И последним отравят огнем.
Рот, доселе бесстрастный и сжатый
Для великих соблазнов огня,
Станет сам воплощенною жаждой,
В каждой жизни сжигавшей меня.
Ты устами изучишь моими
Бег и память колес мировых,
Смерти долгоиграющий иней
На запястьях горячих живых.
Жизнь пригубишь моими перстами,
Новой кожей почувствуешь ты
Воздух тверже алмаза и стали,
Что небесные держит мосты.
Ты предашь этот воздух окрестный,
Мир, где грезят волхвы и холмы,
Для моей искупительной бездны,
Для моей ослепительной тьмы.
Посреди перевертышей боли
Я в себя превращаю тебя,
Возведя тебя в небо любовью,
В ад любовью тебя низведя.
Нету Кастора — есть только Поллукс.
Нету Поллукса — есть лишь второй.
Неминуемо мною наполнясь,
Улыбайся летящей душой.
Все транзит — даже райские кущи,
Даже смерти посмертная ложь.
И моею улыбкой зовущей
Ты теперь меня дальше зовешь.

* * *

Сильней господня гнева
Ты, певчий дурачок.
Пусть барахолка неба
Кромсает твой зрачок:
Роскошнейшая свалка,
Кашмиры облаков,
Где души спят вповалку
В закраинах веков.
И мира оболочка
До крайности тонка.
И боль — всего лишь точка
Прозрения сверчка.

Сафо

Я свой погасила ликующий факел,
Я дев позабыла нежнейшие лики.
Мой жар и мой дар, вы очнулись постфактум
В полдневнопылающем лике гвоздики,
И в пурпурной поступи розы имперской,
Весь мир обошедшей — от замков до келий,
И в сотнях ее лепестковых наперсниц,
И в сотнях любови взалкавших Алкеев.
Вакханкой-сиренью я мир истомила,
Я лбы пеленала терновою сетью.
Мой дар и мой жар на жаровнях жасмина
Трепещет, не тронутый тленом столетий.
Моих хризантем подвенечные луны
Всем небом моим над сердцами нависли.
Я ваши прекрасные губы целую —
Я вечное яблоко, миф без Париса.
В отчизнах руин я цветущая милость,
Пыльца и нектар для указки Киприды.
Плеяды зашли — я над ними раскинусь
Садами-созвездьями Семирамиды.
Любви и любви легкокрылая сводня,
Я лоно времен над могильным ущельем,
Я лотос Эллады, проросший в сегодня, —
Залог возвращения и приращенья.

202