Стихотворение дня

поэтический календарь

Дмитрий Голубков

19 мая родился Дмитрий Николаевич Голубков (1930 — 1972).

* * *

Билет — картонный символ воли —
На Ярославском обрети —
И вот оно:
Раздолье, поле,
Леса в крамольном забытьи.

И сад, опальный и печальный,
С тяжёлым небом на плечах,
И в чаще вздох тепла прощальный,
И октября шуршащий шаг,

И ветра каторжное рвенье,
И луга сникнувшего зов,
И пение реки осенней,
И огненная смерть дубов.

Торжественным и тайным светом
Озарены дерев черты,
И листья опадают с веток,
Храня осанку высоты.

И, полыхая негасимо,
Испытывая и любя,
Глядит осенняя Россия
В ошеломлённого тебя.

Банальные слова

Боимся слов Люблю и Плачу,
Очарованье, Божество.
В одежды будничные пряча
Восторги сердца своего.
А то поветрию в угоду,
Кудрявим облыселый слог.
И не хотим пускать природу
На свой исшарпанный порог.
Быть старомодным, быть банальным
Так страшно, но приходит миг,
И, словно детства, горько жаль нам
Бесстрашных слов и дум прямых.

* * *

Природа мне дала любовь и разум —
И жажду я любить и разуметь.
Я зряч: я взрос под небом мощноглазым.
Я слышал море — как мне онеметь?

Нас откровенности природа учит,
И, попирая сплетен веретьё,
Звезде падучей и воде дремучей
Выбалтываем тайное своё…
И нашим словом, шелестом, доверьем
Земной простор согрет и ободрён,
И с чутким древом, и с разумным зверем
Мы дружим с незапамятных времён.
И, человека жизнью награждая,
Земля его присутствием живёт,
И пуповина цепкая земная
Нам позабыть о мире не даёт.

Вот почему нам внятен ветра шорох,
Понятен вздох осеннего куста.
Вот отчего в людских сердцах и взорах
Власть доброго светила разлита.
И на звезде печальной и пустынной
В зовущей и взыскующей тиши
Ждёт камень и песчаная равнина
Дыханья человеческой души.

* * *

В лесу отрадно заблудиться,
В лесу не страшно умереть:
Всё так же будут щелкать птицы
И травы медленные зреть…
Живых ничем не беспокоя,
Внезапно и легко устать —
И стать высокою листвою,
И необъятным небом стать.
Не будет жаль ни летних далей.
Ни солнцем пахнущих волос, —
Но той, зовущей ввысь, печали.
С которой на земле жилось.

101

Омар Хайям

18 мая родился математик, астроном, философ и поэт Омар Хайям Нишапури (1048 — 1131).

Девушка и старик у потока. Персия, начало 17 века
Девушка и старик у потока.
Персия, начало 17 века.

Рубайят

(Отрывки)

Много лет размышлял я над жизнью земной.
Непонятного нет для меня под луной.
Мне известно, что мне ничего не известно, —
Вот последний секрет из постигнутых мной.

Был ли в самом начале у мира исток?
Вот загадка, которую задал нам Бог.
Мудрецы толковали о ней, как хотели, —
Ни один разгадать ее толком не смог.

Я познание сделал своим ремеслом,
Я знаком с высшей правдой и с низменным злом.
Все тугие узлы я распутал на свете,
Кроме смерти, завязанной мертвым узлом.

Лучше впасть в нищету, голодать или красть,
Чем в число блюдолизов презренных попасть.
Лучше кости глодать, чем прельститься сластями
За столом у мерзавцев, имеющих власть.

Если истина вечно уходит из рук —
Не пытайся понять непонятное, друг.
Чашу в руки бери, оставайся невеждой,
Нету смысла, поверь, в изученье наук!

Мы чалму из тончайшего льна продадим,
И корону султана спьяна продадим,
Принадлежность святош — драгоценные четки,
Не торгуясь, за чашу вина продадим.

Ты не верь измышленьям непьющих тихонь,
Будто пьяниц в аду ожидает огонь.
Если место в аду для влюбленных и пьяных —
Рай окажется завтра пустым, как ладонь!

Небо — пояс загубленной жизни моей,
Слезы падших — соленые волны морей,
Рай — блаженный покой после страстных усилий.
Адский пламень — лишь отблеск угасших страстей.

Хоть мудрец — не скупец и не копит добра,
Плохо в мире и мудрому без серебра,
Под забором фиалка от нищенства никнет.
А богатая роза красна и щедра!

Есть ли кто-нибудь в мире, кому удалось
Утолить свою страсть без мучений и слез?
Дал себя распилить черепаховый гребень,
Чтобы только коснуться любимых волос!

Пей с достойным, который тебя не глупей.
Или пей с луноликой любимой своей.
Никому не рассказывай, сколько ты выпил.
Пей с умом. Пей с разбором. Умеренно пей.

Не рыдай! Ибо нам не дано выбирать:
Плач не плачь — а прядется и нам умирать,
Глиной ставшие мудрые головы наши
Завтра будет ногами гончар попирать.

Знайся только с достойными дружбы людьми,
С подлецами не знайся, себя не срами.
Если подлый лекарство нальет тебе — вылей!
Если мудрый подаст тебе яду — прими!

О Палаточник! Бренное тело твое —
Для бесплотного духа земное жилье.
Смерть снесет полотняную эту палатку,
Когда дух твой бессмертный покинет ее.

Словно мячик, гонимый жестокой судьбой,
Мчись вперед, торопись под удар, на убой!
Хода этой игры не изменишь мольбой,
Знает правила тот, кто играет с тобой.

Перевод Г. Б. Плисецкого

399

Герман Плисецкий

17 мая родился Герман Борисович Плисецкий (1931 — 1992).

Дмитрий и Герман Плисецкие.
17 мая 1971.

«Молитва». Здесь и далее читает автор

Молитва

Держись, моя единственная жизнь,
не убывай шагреневою кожей,
моя неудержимая, держись,
не отзывайся на звонки в прихожей!

С той женщиной, которая — как вздрог,
чья близость ненадёжнее трясины,
надменным и застёгнутым, как Блок,
при встречах оставаться — дай мне силы!

Не просыпаться с петухами нам
на сеновалах, не делиться хлебом,
не пить из тёплых крынок пополам
парного молока под этим небом.

Спаси меня, высокая строка,
от этой страсти, острой, как осока!
Спасите мою душу, облака
рассветные, парящие высоко…

1962

«К Вульфу».

К Вульфу

Любезный Вульф, сердечный друг,
из-за прелестницы Аннеты
мы не поднимем пистолеты:
любовь — ребяческий недуг!
Не шпагу, а бильярдный кий
я выбираю. «Не убий!»
«Не пожелай жену чужую!»
А ежли я порой бушую,
так это, Вульф, игра стихий.

Не лучше ль мирная игра
на биллиардах в три шара?
Держись, приятель! Я — в ударе.
Я знаю всё об этом шаре:
он уклонится от прямой,
внезапно в сторону качнётся,
и двух других слегка коснётся,
как вас коснулся гений мой.

Люби себя, веди дневник,
а мне оставь бессмертный миг
молниеносного удара!
И так всю жизнь: верченье шара
вокруг другого — карамболь.
А в сердце боль, сосед любезный,
для мастеров — предмет полезный,
годится в дело эта боль.

1963

«Замыкание».

Замыкание

Свет погас внезапно в доме.
На столе остался в томе
фантастический рассказ.
Враз погасли все программы,
все комедии и драмы,
и хоккейный матч погас.

Свет погас. В огромном доме
ничего не стало, кроме
отворяемых дверей,
кроме громких перекличек,
кроме чиркающих спичек
и снующих фонарей.

Свет погас — и оказалось,
что лицо твоё осталось
негасимое во тьме.
Так беспомощно и мёртво,
словно фосфором натёрто,
обращённое ко мне.

Как бездомно стало в доме!
Словно на ракетодроме:
дует ветер, зуб болит…
Долото весенних капель
где-то продолбило кабель
и броню бетонных плит.

1968

«Пустырь».

Пустырь

С чего начать? С любого пустяка.
С пустого. С пустыря в окне вагона,
когда курьерский в пригород с разгона
влетает впопыхах осенним днём,
и вдруг: средь городского костяка —
пустое место, и на нём — ворона.
Пустырь. С него, пожалуй, и начнём.

Итак, пустырь. На мёртвой полосе
бугров и сора между корпусами,
как шерсти клочья на облезлом псе,
клоки травы. Глаза полны слезами.
Приснилась мне долина Алазани
во всей своей немыслимой красе!

Итак — пустырь. Определим предмет.
Поскольку пустоты на свете нет,
и даже пустоту между планет —
и ту переполняет звёздный свет, —
мы пустырю дадим определенье:
ПРОСТРАНСТВО БЕЗ КРАСОТ И БЕЗ ПРИМЕТ.

. . . . . . . . . . . . . . . . . .

Не путайте пустыню с пустырём.
Пустырь тосклив, как крик: «Старьё берём!»
Берёшь перо — и на пустом листе
«П» тупо упирается в «СТ».
Как ветра вой, как ржавый клок травы —
унылый «У» и безысходный «Ы».

В пустыне тоже пусто. Но взамен
забора «Р» — в конце пустыни «Н».
В пустыне — солнце, небо, караван,
на горизонте башни разных стран,
в уме у правоверного — Коран,
в суме у православного — Псалтырь…
Бог сотворил пустыню. Мы — пустырь.

. . . . . . . . . . . . . . . . . .

Пустырь. Итака. Хитрый Одиссей,
состарившись в итоге жизни всей,
сидит на берегу, седой абориген.
И солнца средиземного рентген
просвечивает вековые дали.
У Одиссея на груди медали,
на десять метров в глубину земля
засорена обломками культуры:
горшки, колонны, лысые скульптуры,
остатки стен какого-то Кремля…

Он вспоминает блеск протекших дней,
а вкруг него пасутся, землю роя,
и дружелюбно хрюкают герои,
обманом превращённые в свиней.

. . . . . . . . . . . . . . . . . .

Передо мной Пустырь грядущих лет —
ПРОСТРАНСТВО БЕЗ КРАСОТ И БЕЗ ПРИМЕТ.
Без пастыря бреду по пустырю,
забывшись, сам с собою говорю.
Такси мимо меня всё в парк да в парк…
А с дерева ворона: «Карк!» да «Карк!»

1976

78