2 мая родился Юргис Казимирович Балтрушайтис (1873 — 1944).

Элегия

Как дымный вечер, скорбен я…
Как шорох ночи — речь моя!

Бессильный трепет грез во мне,
Что лунный блеск в морской волне…
Порядок вещих дум моих,
Что звездный свет, печально-тих…

Моих часов докучный бег —
Как в час затишья плавный снег…

Глухая боль в груди моей,
Как стужа северных полей…
В моем пути поет метель…
Моя душа — ее свирель!

Село Ильинское

(Отрывок)

I

Немного пестрых красок надо,
Чтоб занести на полотно
Ворота, двор, забор вдоль сада,
Мой домик, выцветший давно,
Кривую длинную аллею
Из лип столетних и за нею,
Чуть видимый сквозь полумглу,
Изрытый стадом, спуск к селу,
И дальше — поле за дорогой,
Где пожелтел уже овес,
И над оврагом ряд берез,
И купол сосен, темный, строгий,
И снова поле за рекой —
Простор безлюдья, сон, покой…

II

Еще есть церковь возле парка,
Прибежище святое, где
Поникший дух в молитве жаркой
Вновь обретает мощь в беде
И, к чьей ограде здесь, как всюду,
Влачится боль, взывая к чуду,
И блудные на божий суд
Свое терзание несут…
Как есть и сельское кладбище,
Чей неминуемый порог
Приемлет бремя всех дорог,
Открыв последнее жилище,
Где молкнет смех средь мшистых плит
И горе беспробудно спит…

III

Таков убогий мир, в котором
Живу, сквозь призрачный покров
Стараясь вникнуть в часе скором
В недвижный замысел веков…
Но, дав мне в жизни мир мой малый,
Не боль изгнанья и опалы
Вложил Создатель в грудь мою,
А славословье бытию —
Коль славен русский жребий трудный,
Мох ветхих крыш, гнилой плетень,
Дым нищих сел, где дремлет тень —
И да святится колос скудный
В полях, объятых тишиной,
Как нежный лик страны родной…

IV

Она теперь в глубоких ранах
И вся в запекшейся крови,
Но зреет в северных туманах
Срок искупительной любви,
И в темную обитель дрожи
Войдет, как пламя, отрок божий,
И будет ярко горяча
В руках невольничьих свеча —
И в щедрый дар за крест суровый,
Где было бремя всех забот,
Наш древний посох расцветет
И дивный трепет жизни новой
Молитвенно в победный час,
Как чудо солнца, вспыхнет в нас…

Вчера скончался Анджей Вайда.

Циприан Норвид (1821-1883)

В альбом

Как в старину, опившись мандрагоры,
Сходили в Лету сонные менады,
Как мудрый Дант по следу Пифагора, –
Я побывал там… Я замкнул плеяду.

Доказывать? губить тома и годы?..
Всё уже мысли и перо бесплодней;
Я утомился! Я хочу на воды!
Не время говорить о Преисподней.

Куда-то ехать в интересе жадном,
Смотреть до боли, жить в едином вздохе.
Как в коробе грибы в лесу прохладном,
Мешать века, народы и эпохи!..

Жить здесь и там; потом, тогда и ныне;
В забвенье укрываться от возврата, –
А не вертеться ободом в машине,
Не вспоминать, что был в Аду когда-то!..

Ты спросишь, что там? При подобном риске
Кого сумел из близких повстречать я?
– Там нет ни братьев, ни друзей, ни близких,
Там упражненья над сердцами братьев!..

Там чувств не знают – только их пружины,
Сводящие запутанные счеты;
Там рычаги заржавленной машины
Исправно совершают обороты.

Там целей нет, во всем царит рутина.
Там нет веков – годам не знают цену.
Там каждый час с усердием кретина
Тупым гвоздем проламывают стену.

Порожняком, не ведая истоков,
Хлыстом судьбы гонимые однако,
Часы в столпотворении жестоком
Текут без цифры, имени и знака!

Ты скажешь: вечность сослепу таранят
Года, минуты – в поисках победы, –
Но каждый миг самим собою занят
И катится по собственному следу…

Как будто пульс Иронии затронет
Тебя, и вдруг постигнешь безупречно,
Что ни один тебя не перегонит,
Не вызвонит, вызванивая вечно!

И вся машина в скрежете и стуке –
Трагедия без реплик и актеров,
Как месиво отчаянья и скуки,
Как музыка, взыскующая хоров;

И спазмами на горле стынут руки,
Как будто бьешься средь морской пучины.
Но спазмами бесчинства – а не муки –
Которому не выискать причины.

Такая проба и такая мера!
Твоя цена – в твоем истлевшем теле.
Душа стоит нагая, как химера,
И сразу видишь, кто ты в самом деле.

И кто б ты ни был – в том ли, в этом веке,
Под чьим гербом ни довелось родиться, –
Ты видишь, как растут на человеке
Вериги тона, стиля и традиций…

Горишь, как щепка, на смолистом сколе,
Золою изошел наполовину.
Горишь, не зная, обретешь ли волю
Или затронет пламя сердцевину.

Сгоришь ли весь, до основанья, разом,
На подать ветру? – или из-под пепла
Заполыхает радужным алмазом
Твоя победа, что в огне окрепла!..

Но так писать – мучительные роды.
Рука дрожит, и мысли безысходней.
Я утомился… Я хочу на воды.
Не время говорить о Преисподней.

Сесть на коня с каким-нибудь верзилой,
С кем прежде люди дела не имели,
Чтоб он молчал, как памятник унылый,
И памятником был на самом деле!

По бесконечной выехать дороге
Веков и стран… по улицам Вселенной,
И – в стременах вытягивая ноги,
Глядеть на небо в поволоке пенной!..

Перевод А. П. Цветкова

8 сентября родился Расул Гамзатович Гамзатов (1923 — 2003).

Могущество Хафиза

В голубом мерцающем тумане
Прошептали женские уста:
– Принято гадать у нас в Иране
На стихах Хафиза неспроста.
И тебе дана въездная виза,
Чтоб воочью убедился ты,
Каково могущество Хафиза
В слове незакатной высоты.
Замерев, гадавшие внимали
Чёрной вязи белого листа,
Потому, что правду мне сказали
В этот вечер женские уста.
Где стоит между ветвей зелёных
На мечеть похожий кипарис,
Тайной властью тысячи влюблённых
Сделал приближёнными Хафиз.
Как велит обычай, в знак привета
Прикоснувшись к сердцу и ко лбу,
Я, склонясь над книгою поэта,
Стал свою загадывать судьбу.
– Отвечай, – спросил я у газели
Голосом беззвучным, как во сне:
– В этот час тоскует обо мне ли
Дорогая в отчей стороне? –
О себе гадал, и о любимой,
И о том, что связывает нас.
И давал Хафиз ответ правдивый
На любой вопрос мой всякий раз.
И тогда спросил я в изумленье:
– Как, Хафиз, всё знаешь ты про нас,
Если от Шираза в отдаленье
Славится не розами Кавказ? –
Лунный свет лила ночная чаша,
И сказал задумчиво Хафиз:
– Знай, любовь существовала ваша
С той поры, как звёзды смотрят вниз.

Перевод Я. А. Козловского

* * *

Скоро, скоро настанет весенний рассвет,
Люди спят, до влюбленного дела им нет.
Мне всегда был приятен предутренний сон,
Но и этого нынче тобой я лишен.
Для того чтобы знала ты, как я люблю
И от этой любви постоянно не сплю,
Я б хотел свое сердце вложить тебе в грудь,
Но тогда и тебе до утра не уснуть!

Перевод В. К. Звягинцевой

Из «Сонетов»

* * *

Трем нашим дочкам ты головки гладишь,
Ты шесть тугих косичек заплетешь,
И в зеркало посмотришь, и взгрустнешь,
Что у тебя самой поблекли пряди.
Чем руки дочек, нет белее рук,
Ты руки их своей ладонью тронешь
И с огорчением заметишь вдруг,
Что огрубели у тебя ладони.
Чем глазки дочек, нет яснее глаз,
Они еще согреют нашу старость,
И ты напрасно сетуешь сейчас,
Что у тебя глаза поблекли малость.
Все то хорошее, что было в нас,
Досталось нашим дочкам и осталось.

Перевод Н. И. Гребнева