Стихотворение дня

поэтический календарь

Юрий Галансков

19 июня 1939 года в Москве родился Юрий Тимофеевич Галансков. Умер 4 ноября 1972 года в Мордовии в лагерной больнице от заражения крови после операции.

Ю. Галансков, 1966

Вступление к поэме «Апельсиновая шкура»

Я — поэт.
Мне восемнадцать лет.
Возможно, поэтому
хочется
в тело Земли
вцепиться
усилием рук и ног,
в щепки разбить границы
и вычесать Атомных блох.

Вы по ночам спите,
мучаете ваших жён.
А я в стихотворные нити
весь до волос погружён.

И когда кто-нибудь из вас
не верит в мой творческий рост,
я прикуриваю от горящих глаз
или от кремлёвских звёзд.
Все утверждают, что, вроде, я груб,
и ни один иначе;
а я улыбаюсь гвоздиками губ
и изредка ландышем плачу…
Я белкой резвился на ёлке по иглам,
я цвёл на вишнёвой ветке.
И вдруг, неожиданно, сделался тигром
у жизни в железной клетке.

Утро

Горящим лезвием зарницы
восток поджёг крыло вороны.
И весело запели птицы
в сетях немой и чёрной кроны.
Запутал ноги пешеходу
туман, нависший над травой…
И кто-то лез беззвучно в воду
огромной рыжей головой.

1955 (?)

21

Джеффри Хилл

18 июня 1932 года родился Джеффри Хилл, выдающийся английский поэт и переводчик.

geoffrey-hill

Мерсийские гимны

(отрывок)

I

О король остролистовых рощ, гений каменоломен: властелин магистрали М5:
о создатель стародавнего вала и рва, тамуэртской твердыни и дворца в Холи Кросс: о хранитель Валлийского, как и Стального, мостов:
о строитель высоких благолепных чертогов:
столп соледобычи: реформатор монетного дела: свидетель присяг:
о причина бесчисленных мартирологов: о Карла Великого друг.

«Это мне по душе, – молвил Оффа, – а ну, повтори».

II

Имя для близких, имя для многих. Признанный бренд, скупые
граффити. Хохот и кашель. Сам себе синдик. Дар ненадежный.
Поднятый на смех рог граммофона.

Первый младенческий крик народа. Имя-эпоха.

III

В день его коронованья мы восславили свободу
от занятий. Это было как на Пасху: украшенья
и подарки под нездешним взглядом нового владыки,
всюду флаги из бумаги.

Мы глазели на стоянку паба «Голова Оленя»,
где горел костер из сучьев остролиста и смолистых
досок. Даже важный повар был по-королевски щедрым,
правда, лишь насчет горчицы.

IV

Меня вложили в землю-мать, в каверну меж корней и флексий.
Года ребячества. Я ждал, я наблюдал, как крот толкает

Динарий – маленький кружок – перед собой; как барсуки
ныряют в римский дымоход – такой неимоверно длинный
для местных вилл.

1971

Перевод О. В. Мишутина

Бытие

I

Туда сквозь плотный воздух рвусь,
Где океан влачит свой груз,
О Божьих чудесах молюсь.

И внял моим молитвам Бог:
На массу мертвую земли
Вначале морю я помог
Там опереться — расцвели

Морские волны, и лосось
Стремился свинорылый сквозь
Прибой в соленой крутизне
К холмам в надежной глубине.

II

Я видел в день второй: когтил
Добычу ястреб, полный сил,
Он кровью берег обагрил
И мощь живую обнажил.

Вскричал я в третий день: «Увы,
Хорька улыбки берегись,
Пусть вкрадчив голос у совы,
И ястреб камнем рухнул вниз,
Глаза, как лед, а сила, стать
Даны им, чтобы убивать».

III

В четвертый день отверг я плоть,
Которой грех не побороть,
Для человека сотворив
Левиафана, словно миф,
И пепел моря вдаль унес
Перчаткокрылый альбатрос,
Где Нулевую Козерог
Отметку мира пересек, —
Сие бессмертья зарожденье,
Как феникса самосожженье,
На вечном древе возрожденье.

IV

Но пламя феникса, как лед,
Бесцелен, яростен полет —
Легендой призрачной мелькнет
Над хаотичной бездной вод.

И я на пятый день к заботе
Вернулся о болезной плоти.

V

Когда к концу шестого дня,
С заданьем Бог послал меня,
Я в кровь содрал бока коня.

Мы живы кровью — весь наш род,
Он губит мир, но и спасет,
Ведь миф без крови не живет,

И кровь Христа людей спасла,
Хоть в саванах лежат тела,
Их шкурой океан покрыл,

Земля ж всей массой налегла
На кости, коим свет не мил.

1959

Перевод Я. Э. Пробштейна

2

Уильям Йейтс

13 июня родился Уильям Батлер Йейтс (1865 — 1939), лауреат Нобелевской премии по литературе 1923 года.

 william-butler-yeats

Заячья косточка

Бросить бы мне этот берег
И уплыть далеко
В тот край, где любят беспечно
И забывают легко,
Где короли под дудочку
Танцуют среди дерев —
И выбирают на каждый танец
Новых себе королев.

И там, у кромки прилива
Я нашел бы заячью кость,
Дырочку просверлил бы
И посмотрел насквозь
На мир, где венчают поп и дьячок,
На старый, смешной насквозь
Мир — далеко, далеко за волной —
Сквозь тонкую заячью кость.

Неукротимое племя

Дети Даны смеются в люльках своих золотых,
Жмурятся и лепечут, не закрывают глаз,
Ибо Северный ветер умчит их с собою в час,
Когда стервятник закружит между вершин крутых.
Я целую дитя, что с плачем жмется ко мне,
И слышу узких могил вкрадчиво-тихий зов;
Ветра бездомного крик над перекатом валов,
Ветра бездомного дрожь в закатном огне,
Ветра бездомного стук в створы небесных врат
И адских врат; и духов гонимых жалобы, визг и вой…
О сердце, пронзенное ветром! Их неукротимый рой
Роднее тебе Марии Святой, мерцанья ее лампад!

Из цикла «Размышления во время Гражданской войны»

VII. Передо мной проходят образы ненависти, сердечной полноты и грядущего опустошения

Я всхожу на башню и вниз гляжу со стены:
Над долиной, над вязами, над рекой, словно снег,
Белые клочья тумана, и свет луны
Кажется не зыбким сиянием, а чем-то вовек
Неизменным — как меч с заговоренным клинком.
Ветер, дунув, сметает туманную шелуху.
Странные грезы завладевают умом,
Страшные образы возникают в мозгу.

Слышатся крики: «Возмездие палачам!
Смерть убийцам Жака Молэ!» В лохмотьях, в шелках,
Яростно колотя друг друга и скрежеща
Зубами, они проносятся на лошадях
Оскаленных, руки худые воздев к небесам,
Словно стараясь что-то схватить в ускользающей мгле;
И опьяненный их бешенством, я уже сам
Кричу: «Возмездье убийцам Жака Молэ!»

Белые единороги катают прекрасных дам
Под деревьями сада. Глаза волшебных зверей
Прозрачней аквамарина. Дамы предаются мечтам.
Никакие пророчества вавилонских календарей
Не тревожат сонных ресниц, мысли их — водоем,
Переполненный нежностью и тоской;
Всякое бремя и время земное в нем
Тонут; остаются тишина и покой.

Обрывки снов или кружев, синий ручей
Взглядов, дремные веки, бледные лбы,
Или яростный взгляд одержимых карих очей —
Уступают место безразличью толпы,
Бронзовым ястребам, для которых равно далеки
Грезы, страхи, стремление в высоту, в глубину…
Только цепкие очи и ледяные зрачки,
Тени крыльев бесчисленных, погасивших луну.

Я поворачиваюсь и схожу по лестнице вниз,
Размышляя, что мог бы, наверное, преуспеть
В чем-то, больше похожем на правду, а не на каприз.
О честолюбивое сердце мое, ответь,
Разве я не обрел бы соратников, учеников
И душевный покой? Но тайная кабала,
Полупонятная мудрость демонских снов
Влечет и под старость, как в молодости влекла.

Переводы Г. М. Кружкова

15