20 июля 1981 года в Одессе родилась Анна Григорьевна Машутина (Яблонская). Погибла 24 января 2011 года при теракте в аэропорту Домодедово.

Мне снился дом

Мне снился дом, облитый сургучом,
Над домом ива низко наклонилась.
Я утром разговаривал с врачом.
Он спрашивал меня о том, что снилось.
Я рассказал.

Мне снился дым без дома и трубы.
Мне снился кот, чей хвост трубой был поднят.
Ещё во мне приснились мне рабы —
по капле их выдавливал, но помню,
что не был понят

ни домом, ни рабами, ни врачом —
мне снилась материнская утроба.
Я из неё с трудом был извлечён
и почему-то сразу помещён
в прямоугольник гроба.

Я не захотел
таких пространств, таких перемещений.
Я был всего лишь атом в сгустке тел,
я — атомный — потребовал прощенья,
и был прощён

и возвращён сюда —
в густую вязь вибрирующей яви,
где на дорожках Страшного Суда
под каблуком поскрипывает гравий…
И ждёт письма хозяин сургуча.
И снова ждёт врача хозяйка дома.
А ива, как ни странно, ждёт луча,
покачивая веткой невесомо.

На смерть коленок

положи мне руку на колено,
там, где нервов самые истоки,
мы не одиноки во Вселенной,
просто мы вселенски одиноки…
у любви такая масса нетто —
не поднимешь, сколько ни старайся,
видно на Земле мне жизни нету,
видно есть мне только жизнь на Марсе…
мне вкололи космос прямо в вену,
экипажи ждут в небесных лодках,
положи мне руку на колено,
там, где стрелка… стрелка на колготках…
мне не жаль ни страха, ни упрёка,
мне не жаль ни потолка, ни стенки…
мне не жаль ни Юга, ни Востока,
мне немного жаль свои коленки…

* * *

я любила одиннадцать гордых мужчин
обливалась восторженно-горькой слюной
я нашла бы одиннадцать тысяч причин
объяснить почему. только хватит одной:
я была им любовница, мать и раба
подыхала от их итальянских очей
взмокших прядей на смуглых расплавленных лбах
мне никто никогда не заменит ничем…
все мертвы. у ворот мой растерзанный плач
мне вонзается в грудь, как осиновый кол
а в руках я держу окровавленный мяч
итальянской любви. Ненавижу футбол!!!

* * *

дождь и другие явления химии и природы
смотришь на эти вещи и думаешь, что всё изменится
надеешься, что дождь воздействует как перекись водорода —
дождём заливаешь рану и ждёшь, когда рана вспенится
каких-нибудь знаков требуешь от дерева и небосвода
считаешь количество кошек, исчезнувших в подворотне
крики кукушек и чаек, ждёшь у моря погоды
решаешь, что наверное — завтра, если уж не сегодня
бухгалтерия погрязла в хаосе, грусти, противоречиях
одни и те же приметы всегда означают разное
закономерности иллюзорны. дождь идёт бесконечно.
скоро какой-нибудь праздник. праздники надо праздновать.

21 января 2011

20 июля 1950 года в Одессе родился Виктор Генрихович Гофман. Убит 30 октября 2015 в своей квартире в Москве.

* * *

Над кипучей пучиной вокзала
вьется бабочки легкая речь;
и частит, и крошится кресало,
но фитиль успевает поджечь.

Заплутав, из небесного сада
ненадолго сюда залетев,
ты усталому взгляду отрада
и для чуткого уха напев.

Только, знаешь, напрасны усилья,
этот хаос никто не спасал,
опаляя бесплотные крылья,
скоро вспыхнет измученный зал.

Спи, моя соплеменница, сладко,
отдыхай на изломе времен,
где из пункта охраны порядка
обгорелый торчит телефон.

Упорхнув от жующих, снующих,
примиряющих душу со злом,
скоро в райских сияющих кущах
замелькаешь беспечным крылом.

Жара

Настойчивой томит голубизною
небесный свод, и всё сильней печёт;
и время, обмелевшее от зноя,
ленивее, медлительней течёт.

За трапезой дородные узбеки,
степенно разместившись на полу,
от наслажденья прикрывая веки,
к сухим губам подносят пиалу.

Привычно им в полуденной истоме
беседовать вальяжно на ковре,
всё на местах — жена и деньги в доме,
аллах на небе, дети во дворе.

Кружатся мухи над зелёным чаем,
в пустых тарелках высыхает жир;
привычный зной тягуч и нескончаем,
и под высоким солнцем прочен мир.

Далёкое

На пятачке ещё свободно,
и праздным взглядом
смотреть отрадно и дремотно
на море рядом.
Там солнце медленно садится,
и от литфонда
волна безвольная искрится
до горизонта.
И чайка реет и ныряет,
и вечер ясен,
и лёгкий ветерок гуляет
среди балясин.
И Рюрик шкиперской бородкой
трясёт над палкой,
любуясь худенькой и кроткой
провинциалкой.
А рядом Миша по аллеям
бубнит и бродит
и, дирижируя хореем,
рукою водит
там, где, сливаясь воедино,
ликуя, вьются
цветы сирени и жасмина
и в сердце льются.
И только где-то за шанхаем
томленье мая
недолгим оглашает лаем
сторожевая.
Ещё не мучит шум досадный
и дым мангальный;
и ты глядишь в простор отрадный
на профиль дальний.

Санаторий

Старуха долго допивает чай,
Оттягивая выбор после чая:
Броди весь день, на лавочке скучай
Или читай, над книгой засыпая.

Старик покорно ждёт, и трёт очки
Как ветеран далёкую награду…
По вечерам играют в дурачки,
А днём с туманной скукой нету сладу.

Ну, сколько можно обходить вдвоём
Пригорок жалкий с рощицей сосновой,
И всё глядеть на тёмный водоём,
Всё ждать и ждать кормления в столовой.

Кругом октябрь… Дорога в пустоту.
И скука по обочинам глухая.
Вот почему остывший чай во рту
Она так долго держит, не глотая.