17 июля родилась Ольга Юрьевна Бешенковская (1947 — 2006).
* * *
Лёгкий — с изнанки жары — холодок.
Утренний август. Прощание с летом.
Хруст сухожилий. Сутулый ходок.
Сколько на ваших? — Помедлит с ответом…
Кажется видимым шорох минут,
слышно, как яблоки зреют тугие…
Чуть замечтаешься — годы мелькнут…
Глянешь, очнувшись: а рядом — другие
люди и нравы, деревья, дома…
(В рай или ад эмиграции чудо?)
Съежишься в майке. А это — зима.
Надо же, в августе… Боже, откуда….
Прогулка с сыном вдоль забора детского дома
От сиротского дома, где бросила пьяная мать,
Этот горестный шарик покатится в светлые дали…
И страна его будет, как сына, к холмам прижимать,
И, как цацки, дарить, разбудив по тревоге, медали
За ангины на койке казенной, за слезы в кулак…
О, российская, бабья, простынно-похмельная жалость…
Ведь не царский сучок, не отродье зарытых в ГУЛАГ,
А родное, свое… Вот и сердце по-божески сжалось…
… Ну, конечно, отдай все конфеты, смешной воробей
В продувном пальтеце, из которого выросли трое…
Голубые желёзки, мое беспокойное роэ,
Ты простишь ли потом, что, увы, не безродный плебей…
Что тебе отродясь птичьей клеткой родительский дом
И обноски, объедки, задворки за детское счастье.
Если пьяная чернь не проверит железом запястья
Не дурная ли кровь у того, кто начертан жидом…
Если чёрная пьянь не сойдется на книжный пожар,
Хохоча и крича: Докажите, что слово нетленно…
… Так спеши пожалеть робеспьера с разбитым коленом
И, конечно, отдай и конфеты, и розовый шар…
* * *
Невнятен мне иврита иероглиф.
Так получилось. Так задумал Бог:
чтоб мы, его разведчики, продрогли
в стране, где снег и версты — без дорог…
Не заносясь, не праздновали труса
и не молились идолам чужим.
Он, верно, видел в каждом Иисуса,
он, может, этим только-то и жил…
Но — разбрелись в полпреды и в чекисты,
в ростовщики, в торговцы всем и вся…
И — умер Бог.
Проворный и речистый,
живет народ, по свету колеся.
Растет себе, штудируя науки,
забыв о главной, брошенной в пыли:
что избран был он Господом на муки,
а вовсе не в президиум Земли…
Вот потому и вязнем в бездорожье
(куда ни глянешь — слезы по щеке),
вдруг вспоминая всуе имя Божье
на непонятном вещем языке…
* * *
1
Ничего и не надо особого, нового…
Лист смородины — младший братишка кленового,
И ладонь человечья — наверно, племянница.
Разрастайся, родня! — Хоть кому-то вспомянется…
В золотых завитках, по дворянски затейливо,
В ленинградском дворе — родословное дерево:
И потрогать могу, и листаю взволнованно,
И под кроной стою, сентябрем коронована!
А корнями — в асфальт (по метрической записи).
И не вижу причины для спеси и зависти.
2
Мне такая удача негаданно выпала:
Прямо в руки луна по течению выплыла,
Тонкой трубочкой свернута — вроде папируса.
Под лопаткой щекочет прививка от вируса…
Объезжают машины — какое везение! —
И на лоно природы везут в воскресение,
Или даже в субботу, — поскольку не чёрная…
…Разноцветная радость вокруг, безотчетная.
А начнешь рассуждать — и заплакать захочется:
Неужели всё это возьмет и закончится?
3
День, последним не ставший — как праздник рожденья!
И не лямку тяну, а рас-тя-ги-ваю наслаждения:
Обстоятельный чай с пирогами домашними,
Затяжной, как прыжок, поцелуй под ромашками,
Всё вобравший в себя: страх, восторг, ожидание,
И случайные блики на смутное, давнее,
И до слёз — хоть проси у кого-то прощения…
И другие, прильнувшие к ним, ощущения.
Я на свете живу по любви и посуточно,
Осторожно вздыхая, что время рассудочно,
И над быстрой водой под столетними соснами
Забываюсь все чаще и как-то осознанней.
1975
