4 апреля родился Андрей Арсеньевич Тарковский (1932 — 1986). Ниже стихотворение его отца, прозвучавшее в фильме «Зеркало».

«Первые свидания». Читает автор

Первые свидания

Свиданий наших каждое мгновенье,
Мы праздновали, как богоявленье,
Одни на целом свете. Ты была
Смелей и легче птичьего крыла,
По лестнице, как головокруженье,
Через ступень сбегала и вела
Сквозь влажную сирень в свои владенья
С той стороны зеркального стекла.

Когда настала ночь, была мне милость
Дарована, алтарные врата
Отворены, и в темноте светилась
И медленно клонилась нагота,
И, просыпаясь: «Будь благословенна!» —
Я говорил и знал, что дерзновенно
Мое благословенье: ты спала,
И тронуть веки синевой вселенной
К тебе сирень тянулась со стола,
И синевою тронутые веки
Спокойны были, и рука тепла.

А в хрустале пульсировали реки,
Дымились горы, брезжили моря,
И ты держала сферу на ладони
Хрустальную, и ты спала на троне,
И — Боже правый! — ты была моя.
Ты пробудилась и преобразила
Вседневный человеческий словарь,
И речь по горло полнозвучной силой
Наполнилась, и слово ты раскрыло
Свой новый смысл и означало: царь.

На свете все преобразилось, даже
Простые вещи — таз, кувшин, — когда
Стояла между нами, как на страже,
Слоистая и твердая вода.

Нас повело неведомо куда.
Пред нами расступались, как миражи,
Построенные чудом города,
Сама ложилась мята нам под ноги,
И птицам с нами было по дороге,
И рыбы поднимались по реке,
И небо развернулось пред глазами…

Когда судьба по следу шла за нами,
Как сумасшедший с бритвою в руке.

1962

Сегодня день рождения у Ларисы Емельяновны Миллер.

* * *

А ветки сквозь осенний дым
Торчат, как ребра у худышки,
По ветру пущены излишки,
И только остов невредим.
И света и тепла — в обрез.
И редкий дар — покой и воля.
И словеса не весят боле.
И время обретает вес.
И миг слетает, тих и нем,
Незримо на плечо садится,
Чтоб воплотить и воплотиться,
Переставая быть ничем.
Верней, переставая быть
Запасом времени, простором,
Далекой далью — тем, что взором
Не угадать, не охватить.

1974

* * *

Сурова партия трубы,
Мятежна партия валторны.
Как дни текучие просторны
Для потрясений и гульбы.
Такой невиданный размах,
Что даже самый приземленный
Вдруг встрепенется с изумленной
Улыбкой и воскликнет «Ах».
И как ни мучились басы,
Альты, взмывая, так запели,
Что небеса почти задели
В рассвета робкие часы.
И чей-то голос «ты одна»
Взмолился на предельной ноте
И, вырвавшись, как дух из плоти,
Повис над пропастью без дна.

1982

«Земля из–под ног уплывает». Читает автор

* * *

Земля из–под ног уплывает. Бывает.
И всё, что случается, с толку сбивает.
И что–то еще затевает судьба.
А мне надоели и бег и ходьба,
И прочие вещи в активном залоге.
Уж слишком зарвался безумец двуногий,
Уж слишком зазнался несчастный фантом.
“Мой век, — говорит он, — Мой город, мой дом.”
И в тексте слова выделяет курсивом,
И вслух разглагольствует с видом спесивым,
Пока уплывает она из–под ног —
Земля, на которой он так одинок.

1995

* * *

Все отодвинуть и все миновать,
Лист незапятнанный разлиновать,
Ни заголовка, ни даты не ставить
И не задетым пространство оставить,
Чтобы вдоль линий струился поток
Несотворенных, неписанных строк.
В невоплотившемся и несказанном
Хрупкости меньше, чем в явном и данном. —
Не исказить его, не исчерпать,
Не замусолить и не истрепать,
Нет ни погибели, ни разрушенья
В мире предчувствия и предвкушенья.

1993

«Жизнь легка, легка, легка». Читает автор

* * *

Жизнь легка, легка, легка,
Легче не бывает,
Потому что свет пока
Только прибывает,
Потому что луг в росе
И ажурны тени,
Потому что тропы все
В крестиках сирени,
Потому что яркий свет
Ранним утром будит,
Потому что ночи нет
И, Бог даст, не будет.

2002

Сегодня день рождения у Михаила Константиновича Щербакова.

«Декларация». Исполняет автор

Декларация

Мы, жители социума, не могущего без войны,
граждане гипер-Отечества по прозвищу «тройка-птица»,
нынче, сложив оружие, с той и с другой стороны
сходимся, чтобы на миг побрататься и к тебе обратиться.

Ты — наш потомок общий, грядущий лет через сто,
мальчик предполагаемый, воображаемый прапраправнук,
нищий наследник наших, трансформирующихся в ничто,
дел противоестественных, богопротивных и противоправных.

Кто тебе мы, воинствующие прутья былой метлы?
В судьи или в единомышленники нам ты вроде бы не годишься.
Пропасть между тобою и нами огромна — ведь мы мертвы,
ты же еще не родился, мальчик. А Бог даст — и не родишься.

Но, если ты все же явишься, что странно само по себе,
и либо жрецом насилия станешь, либо певцом свободы, —
долго еще с тобой аукаться будем, учти сие,
мы — жившие веком ранее звери твоей породы.

Каждый век выражает по-своему в каждой отдельной стране
зависть к чужому будущему и страх перед тьмой загробной;
мы выразили это тем, что вырезали звезду у тебя на спине
и бросили тебя одного умирать в стране допотопноподобной.

1991