Вчера был день рождения у Льва Семёновича Рубинштейна.
Появление героя
— Ну что я вам могу сказать?
— Он что-то знает, но молчит.
— Не знаю, может, ты и прав.
— Он и полезней, и вкусней.
— У первого вагона в семь.
— Там дальше про ученика.
— Пойдемте. Я как раз туда.
— Ну что, решили что-нибудь?
— Сел – и до самого конца.
— Послушай, что я написал.
— А можно прямо через двор.
— Он вам не очень надоел?
— А можно завтра – не горит.
— Три раза в день перед едой.
— Ну, хватит дурака валять!
— В галантерее на углу.
— Порядка ста – ста двадцати.
— Так вот, что я тебе скажу.
— Вы проходите – я сейчас.
— Не надо этих жалких слов!
— А ну-ка покажи язык!
— Так что, мы едем или нет?
— Спасибо, мне не тяжело.
— Нет, ты серьезно или так?
— Так тоже, знаете, нельзя.
— Ты что, совсем осатанел?
— Давай попробуем еще.
— Благодарю вас, я сама.
— Да как-то я уже привык.
— Мне это нужно или вам?
— Ты тоже в общем-то не прав.
— А что там про ученика?
— Я ж говорил тебе: не лезь!
— Оставь меня – мне тяжело.
— Ну, ты бы позвонил, узнал…
— Какой-то вечно мрачный, злой…
— Ты хоть бы форточку открыл.
— Еще разок – и по домам.
— Жратва там, правда, будь здоров.
— Сил больше нету никаких!
— Какая рифма к слову «пять»?
— Упрямый, как не знаю что.
— Шесть букв. Кончается на «П».
— Ну всё. Пока. Я позвоню.
— Ему? Лет пятьдесят. А что?
— Ты, кстати, выключил утюг?
— Вот так приходит и сидит.
— Ты в зеркало давно смотрел?
— Да брось! Нашел о чем жалеть.
— Я б лучше дома посидел.
— Так что же ты хотел спросить?
— Я знаю, что я говорю.
— Примерила, смотрю – как раз.
— А может быть, еще разок?
— Спросите лучше у других.
— Спасибо. Мне уже пора.
— И ты поверил, дурачок?
— Да он с утра уже косой.
— Ты б лучше с Митькой погулял.
— Сама-то знает, от кого?
— Через неделю будет год.
— Ой, надо же? А я не знал.
— Ты все сказала? Можно мне?
— Мне совершенно все равно.
— Давай пешочком до метро.
— До часу дрыхнет, паразит!
— И в удареньях не силён.
— Душа не может умереть!
— Как быстро стали отпускать.
— Такая жажда – пью и пью.
— Все жалуется на живот.
— Кто не храпит? Ты не храпишь?
— Конфуций – это пятый век?
— Скажи, чтоб смазали кровать.
— О чем вы, если не секрет?
— Мне все равно. Решай сама.
— Товарищи, поменьше слов.
— Мне что, милицию позвать?
— Ну, как вот можно так вот жить?
— Но он хоть поблагодарил?
— Такой там развела бардак!
— Заканчивай. Я жду звонка.
— Мне неудобно. Ты спроси.
— А ты бы взял да починил.
— Ну, миленький! Ну, потерпи!
— Дурак ты, больше ничего!
— Двенадцать? За ночь? Брось болтать!
— Сейчас же выплюнь эту дрянь!
— Из-за границы привезли.
— Закрыто. Санитарный день.
— Прием с двенадцати до трех.
— Не слышно? Я перезвоню.
— А где же про ученика?
— Я этого не говорил.
— Ученик пошел в школу. После того как он пришел в школу, он вошел в класс и сел за свою парту. Был урок рисования. Ученик стал рисовать в своем альбоме чашку. Учитель сказал, что рисунок неплохой, и он похвалил ученика за его рисунок. Потом прозвенел звонок, и ученики пошли на перемену. Ученик остался в классе один и стал думать.
— К ученику на день рождения пришли гости, его одноклассники: две девочки и три мальчика. Угощение состояло из семи кусков бисквитного торта и пяти бутылок напитка «Байкал». Одна девочка съела два куска торта и выпила полторы бутылки воды «Байкал». А один из трех мальчиков на спор выпил всю остальную воду и сказал, что мог бы еще. Торт ребята не доели: остался один целый кусок и один надкусанный. После угощения ребята играли во «мнения» и в «балду». День рождения прошел интересно и весело.
Когда гости разошлись, ученик остался один и стал думать.
— Ученик купил в магазине некоторое количество тетрадей. Из них две были в линейку, две в косую линейку, остальные в клетку. Придя домой, ученик аккуратно сложил купленные тетради на столе.
Потом ученик сел за стол и стал думать.
— Мать дала ученику один рубль и велела ему купить в магазине два пакета молока по 16 коп. и батон рижского хлеба. (Если будет. А если не будет, то полбуханки любого черного, только посвежее.) Ученик все сделал так, как велела ему мать. Он купил два пакета молока и полбуханки бородинского хлеба. (Рижского все-таки не оказалось.) Придя домой, ученик отдал матери покупки и сдачу с одного рубля, правда не всю: медные деньги мать разрешила ему оставить у себя. Потом он уселся у окна и стал думать.
— Ученик спросил учителя: «Можно я уйду? У меня голова очень болит». Учитель сказал: «Иди. Что-то часто у тебя голова болит».
Ученик ушел и стал думать.
— Ученик спросил: «Раствориться в бытии или раствориться в небытии – не все ли равно?» Учитель сказал: «Я не знаю». А ученик ушел и стал думать.
— Учитель спросил: «Вы читали «Песни царства Чжоу» и «Песни царства Шао»?» Ученик ответил: «Нет». Учитель сказал: «Кто не читал их, подобен тому, кто стоит молча, повернувшись лицом к стене». Ученик ничего не ответил. Он пошел своей дорогой и стал думать.
— Учитель сказал: «Я не хочу больше говорить». Ученик сказал: «Если учитель не будет больше говорить, то что мы будем передавать?» Учитель сказал: «Разве небо говорит? А четыре времени года идут, и вещи рождаются».
Ученик ушел и стал думать.
— Вначале он подумал: «Куда смотреть? Ведь во все стороны: вперед и назад, направо и налево, вверх и вниз, вширь и вглубь разворачивается бестолковое пространство наших аритмических усилий и притязаний. Куда же смотреть?»
— Потом он подумал: «Очерчен круг, и некуда… Но если как следует подумать, то найдется единственно возможное решение в то время, как другие голоса настойчиво напоминают, что ты здесь не один…»
— Потом он подумал: «Радость, не узнавшая из нас никого, уходит восвояси в то время, как что-то такое опять и опять напомнит о себе…»
— Потом он подумал: «Чу! Ветер пробует с вершинами дерев сыграть такую штуку, после которой им не скоро оправиться в то время, как становится все понятней: остановишься – костей не соберешь…»
— Потом он подумал: «Становясь постепенно все ближе к заветной черте, приобретем ли в лице друг друга в то время, как времена то сужаются, то растягиваются, и уже не поймешь, что когда…»
— Потом он подумал: «Постепенно становясь все ближе к неопровержимому пределу, пора бы уже, кажется, и взяться за ум в то время, как причины и следствия то и дело меняются местами, и уже не поймешь, где что…»
— Потом он подумал: «Все ближе постепенно становясь к описываемому рубежу, вдруг как не хватит на последнее усилье в то время, как я пробую ухватиться за ускользающие нити то ли мыслей, то ли воспоминаний и не могу, не могу, не могу…»
— Потом он надолго задумался.
1986
