Стихотворение дня

поэтический календарь

Мария Фаликман

Сегодня день рождения у Марии Вячеславовны Фаликман.

* * *

Осень, которую мы заслужили, по городам, где мы раньше не жили, но населили теперь, громом морочит, играет волнами, мучает снами, в которых за нами где-то захлопнулась дверь.

Словно по правилам тем же негласным, красит деревья не желтым, а красным та, что назначена мне. С шармом, достойным иных шарлатанов, сыплет пеканами вместо каштанов, дразнит туманом в окне.

Мы уезжали, забыв про погоду, в лето чужое ныряли, как в воду, карту смотрели в ночи, не успевая ни с кем попрощаться, вечером молча обняв домочадцев, молча оставив ключи.

Издали с ясностью тысячекратной видно, как путь заметает обратный через осенние сны пёстрыми снимками с привкусом горя – с тёплого моря, с холодного моря, с моря вдали от войны.

Октябрь / 24 ноября 2022

* * *

Когда по земле прокатывается лист,
как будто торопится перебежать дорогу,
когда приучаешься переезжать помногу,
нигде не хорист и тем более не солист,
а так, персонаж из массовки, заморский гость,
везде неприметно чужой и невольно скучный
за скудостью словаря – подожди, авось
ещё доберёшь, а пока что себя не мучай,
поскольку, следя за упрямым сухим листом,
катящимся по земле, по зиме, по свету,
ты можешь молчать и ничуть не жалеть потом
о том, что молчал. Но вытянув карту эту,
ты выйдешь, как надо, на площадь, и тишина
рождественской сказки буднично подытожит,
как долго идёт война, как молчит страна,
и каждый, как может, молчит. Но не каждый может.

21 декабря 2022

32

Мария Маркова

Сегодня день рождения у Марии Александровны Марковой.

Спящий

Нет никого вокруг. Такая тишь,
что время умирать, и ты — молчишь.
Растёт трава на языке обратно.
Под веком жар утраченного дня
и ловчий смотрит жадно на меня
и думает о чём-то непонятном.

Я закрываю спящему глаза,
и сон его, как звонкая оса,
мне не даётся, жалуется, жалит.
Есть повод пить и плакать ни о чём,
и прижиматься маленьким плечом
к чужому телу в поисках печали.

Полынью пахнет и цветёт тимьян
из тёплых впадин, косточек и ран,
из темноты, из розовой землицы.
Внутри меня — подземная вода
песчаные смывает города
и руслом вены медленно струится.

Так время в нас томится и гудит,
и под ладонью в глубине груди
шевелится, незримое, живое.
Молчи, молчи, — и в этом что-то есть.
Слова теряют мёртвый скорбный вес
и шелестят листвой над головою.

* * *

Осы прилетят на сахар,
ястребы — на страх.
Осень, ломкая осока,
сморщенный горох.
В понедельник сон недолог,
и встаёшь, продрог.
Моря каменный осколок.
Белый потолок.
За воскресным шумом было.
Всё ещё вчера.
Я нашла, когда открыла
двери, два пера,
мёртвых ос в пыли солёной
и сухой букет,
словно мы идём по склону
сквозь горячий свет
к морю, травы собираем
и ещё поём,
всё идём по склону краем,
смотрим, шутим, обмираем
и ещё — поём.

* * *

Схожу с ума, и слышу близость грома,
и вижу голос огненной дуги.
Я встала страшным деревом у дома
и соловей упал с моей руки.

Растущих звуков ласковое пламя.
Распад цветущей плоти словаря.
Мы поменялись с соловьём телами,
и перед сном о чём-то пела я.

А может, не менялись, отразились
друг в друге мы и умерли тотчас,
о красоте испепелённой силясь
поведать всем и рассказать о нас

стараясь. Время вытекло, волокна
распались, свет иссяк, исчезла связь,
и я стучусь теперь в свои же окна,
царапаюсь, то плача, то смеясь.

* * *

Где спит прекрасный мир — под снегом,
на том, обратном берегу,
побеги заняты побегом
от смерти в смёрзшемся снегу.
Растительных объятий влага —
дикарки мята и герань.
Существование — отвага,
отвар от холода и ран.

Земля проводит, как в больнице,
сон в белизне и жизнь в плену,
к пыльце горячей медуницы
примешивая глубину
небес вечерних. Свет мой, вера
в тепло глубокой синевы.
В пределах города и сквера —
слепые поиски травы.

…и снежные густые хлопья
летят на тоненькие копья,
а там ломается и наст.
Вот так и свет настигнет нас
у леса, на тропинке дачной,
у подступающей реки,
среди живой травы невзрачной,
всему на свете вопреки.

378

Алексей Цветков

2 февраля родился Алексей Петрович Цветков (1947 — 2022).

* * *

когда любовь слетается в орду
сплетая небо из ольховых веток
свет голоса слипается во рту
зазубренном и бой в запястьях редок

взойдут глаза и горлом хлынет ночь
очерчивая отчие кочевья
и ворона над хлябью вскинет ной
с тяжелого линейного ковчега

еще вода над адом высока
тресковый ключ китовый зуб и ворвань
но раковин и мокрого песка
на палубу срыгнет серьезный ворон

в подводном поле пепел и покой
там не горела вера и за это
татарским юртам не было завета
и радуги над ними никакой

* * *

Мы к осени пить перестанем,
Освоим гражданскую речь,
И мебель в домах переставим,
Чтоб не было места прилечь.
Над табором галок картавых
Синайская злая гроза,
Но рыбы в подводных кварталах
Закрыть не умеют глаза.
Взлетает оленья приманка
В рассеянный свет неживой,
А сердце на грани припадка
В упряжке любви гужевой.
Пространство сгущается к ночи,
Лежит на ветвях, как слюда.
Но рыб негасимые очи
Глядят из девонского льда,
Как времени грубые звенья
Наощупь срастаются в век.
А мы не имеем забвенья,
Стеная у медленных рек.

* * *

отверни гидрант и вода тверда
ни умыть лица ни набрать ведра
и насос перегрыз ремни
затупился лом не берет кирка
потому что как смерть вода крепка
хоть совсем ее отмени

все события в ней отразились врозь
хоть рояль на соседа с балкона сбрось
он как новенький невредим
и язык во рту нестерпимо бел
видно пили мы разведенный мел
а теперь его так едим

бесполезный звук из воды возник
не проходит воздух в глухой тростник
захлебнулась твоя свирель
прозвенит гранит по краям ведра
но в замерзшем времени нет вреда
для растений звезд и зверей

потому что слеп известковый мозг
потому что мир это горный воск
застывающий без труда
и в колодезном круге верней чем ты
навсегда отразила его черты
эта каменная вода

воренок

не видел он и потому не плакал
в окошке слюдяная пелена
когда на площади сажали на кол
заруцкого его опекуна

на зорьке выволакивали рано
тяжелый ворот времени вертя
трехлетнего царевича ивана
двух самозванцев общее дитя

в тулупах коченеющие сами
сквозь отороченную стужей тьму
свидание с умершими отцами
они в петле назначили ему

в кольце конвоя где она стояла
с тряпичным чучелком мослами вниз
лишь шепотом syneczku простонала
когда он с перекладины повис

а мы еще не понимая кто мы
доска судьбы от инея бела
из-под земли карабкались как гномы
на свет где перекладина была

где медленной истории водица
стекала ввысь из выколотых глаз
куда однажды суждено родиться
особо провинившимся из нас

набат проснулся вороны взлетели
из туч сверкнула черная стрела
а тельце все качается в метели
а ворот все вращается скрипя

но там за тучами в хрустальной сфере
окинув взглядом жалкое жнивье
иван-царевич на летучем звере
воды и яблок ищет для нее

пропал на шее след пеньки и мыла
последний снег ложится как смола
на землю где она сперва царила
а после вместе с нами прокляла

2015

220