Стихотворение дня

поэтический календарь

Владимир Летучий

22 января родился Владимир Матвеевич Летучий (1943 — 2015).

Райнер Мария Рильке

Испанская танцовщица

Как спичка, чиркнув, прежде чем огнем
заняться, точно в спешке безотчетной,
разбрасывает искры — так рывком,
как вспышку, в расступившихся кружком
она бросает танец искрометный.

И вдруг — он пламя с головы до пят.

Взметнула взгляд, и волосы горят,
рискованным искусством полоня,
и ввинчивает платье в глубь огня,
откуда, точно змеи, в дрожь бросая,
взмывают руки, дробный стук ссыпая.

Потом: огня как будто мало ей,
она бросает вниз его скорей
и свысока глядит с улыбкой властной,
как он простерся, все еще опасный,
и бешенства не прячет своего.
Но, победительно блестя очами,
она с улыбкой сладостной его
затаптывает в землю каблучками.

Июнь 1906, Париж

Из детства

Роскошествовал сумрак в доме,
забившись в угол, мальчик не дышал;
когда мать в комнату вошла, как в дрёме,
стакан в посуднике задребезжал.
И, выданная комнатой, она
поцеловала мальчика: Ты здесь? —
И на рояль взглянули и, как весть,
обоим песня вспомнилась одна,
что мальчика томила и влекла.
Он ждал; глаза тянулись из угла
к рукам, что от колец отяжелели,
и, как бредут наперерез метели,
она по белым клавишам брела.

Кафедральный собор

В тех старых городках, где, как в былом,
под ним дома, как ярмарка, толпятся,
дабы, его заметив, стушеваться,
закрыть лавчонки, повелев молчком
умолкнуть дудкам, крикунам бесчинным,
взволнованно прислушиваясь к высям, —
а он стоит в своем плаще старинном,
со складками контрфорсов — независим,
не зная, что домами окружен.
В тех старых городках мы вдруг поймем,
насколько все, что льнет со всех сторон,
переросли соборы; их подъем
безмерен так же, как безмерен взгляд,
что погружен в себя самозабвенно
и ничего, что вне его, надменно
не замечает. Их судьба, как клад,
накапливалась, окаменевая,
непреходящей вечности полна,
тогда как улочки, где грязь сплошная,
случайные носили имена,
как дети — платьица: не все ль равно,
как фартук — лавочник: какой попало.
Соборы помнят все: и стон начала,
и взлет, где ярость к небесам взывала,
любовь и страсть, как хлеб и как вино,
и жалобы любви во тьме портала.
Но жизнь свой ход в курантах замедляла,
на башне эхо поступей стихало —
и смерть гнездилась в сумраке давно.

Судьба женщины

Как властелин, охотой возбужден,
любой сосуд хватает, чтоб напиться, —
и после долго у владельца он,
припрятан, как реликвия хранится, —

так и судьба, быть может, иногда
от жажды торопливо к ней влеклась,
и маленькую жизнь свою, боясь
разбить, она, испуганно-горда,

хранила в горке за стеклом, в догляде,
где драгоценный хлам лежит порой
или вещицы с памятной отметкой.

И там она лежала, как в закладе,
и становилась старой и слепой,
так и не став бесценной или редкой.

<1 июля 1906>, Париж

Переводы В. М. Летучего

67

Владимир Державин

14 ноября родился Владимир Васильевич Державин (1908 — 1975).

Первоначальное накопление

(Отрывок)

LIV

…Антоний губит флот за поцелуй. Во вздутых
От злобы венах грудь Кориолана. Меч
Кольчугу Глостера прорвал. И Шейлок в путах
Берет врагов как рыб. А в днище Рима течь;
Но цезарь пал… И вот, кольцом волшебных суток,
Все бытием кружась, в базарах, в гуле сеч,
Как на оси земля — на пальце великана
Несется хоровод Причуды и Обмана…

LV

А в море, воротник зубчатый отогнув,
На кожаный камзол под шеей, побурелой
От кулака удач, разбойник выгнул клюв,
И стадо парусов как стадо птиц шумело,
Как пушки хлопало над палубой, вдохнув
Простора. А в тугих снастях — все та ж — звенела
Лет ярость. Лишь у ней учетверилась власть,
Чтоб каторга миров громаднее неслась.

LVI

Он слышит: сквозь века трубят над океаном,
Подняв до облаков уступы серых шей,
Как вавилонский столп огромные, туманом
Обвитые, дома далеких сыновей…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . А дальше все темней,
Все непонятнее времен идущих голос.
Как будто мир сгорел и небо раскололось…

LVII

Где шел он — векселя и деньги из ларей
Текли и города прекрасные вставали,
Империи росли и падали; темней
Густела ночь, солнца багровей освещали —
Чем прежде — пыль дорог. И, в лязганьи цепей
На неграх, табаки под ветром бушевали.
Стал сыну тесен дом отца, лишь океан
Не тесен был ему. Восьми морей туман

LVIII

Его околдовал. Над ним клубились тучи,
Как перья в двести миль на шляпе! А плащом
Ему был ураган; и складки водной пучи.
То в небо черное швыряясь кораблем,
То бросив с облаков, с десятиверстной кручи,
Чуть киль не ободрав блеснувшим слизью дном,
Где города лежат и волочится тина,
Как мамка — баловня баюкала пучина!

LIX

О, мамка естества! То миллион грудей
Вздымая до звезды, то днище оголяя,
Ты пенным молоком вспоила сыновей,
Их головы судьбой и славой озаряя!
И говор твой, как мир, то мягче, то грозней
Им души наполнял… О, пьяная, седая
Кормилица семи умолкнувших веков!
Твой шопот слушал я в проломах детских снов…

LX

И мне мачтовый лес ревел над колыбелью,
Сгибаясь до земли под западной трубой
Дыханья твоего! В степях шумя метелью,
И настежь, в кольцах бурь кружася над землей,
В горячий лоб хлеща соленою капелью,
Ты грушей Арктики склонялась надо мной,
Где прыгают в зыбях киты, где сквозь туманы
Траулера плывут и сети-великаны

LXI

За ними тянутся, как облака… Пора
Настала, и меня ты подняла на пенном
Хребтище. День тонул. Завыли рупора
Ненастья. В брызгах бот нырял под сильным креном.
Далеко в дымке птиц курились траулера
И плыли льдины. Ночь ползла к норвежским стенам.
Ты ж обняла меня и обнесла такой —
Как мира молодость — отвагой и тоской,

LXII

Такою памятью огромной, что и в капле
Ее я утопил бы землю и зарю
И душу!.. Роя зыбь дубовой носа саблей,
Бриг диссидентов плыл, раскрывши сентябрю
Все паруса. От волн бока его ослабли,
И брызги клочьями текли по фонарю
Над черною кормой, где выдолблено имя:
«Майфлауер». Облака тонули в медном дыме

LXIII

Заката. Под бортом, вся в пузырях, плеща
И в днище бухая как в колокол, хмелела
Вода. Подняв из волн отлогий горб плеча,
В заре Америка неясно засинела,
И чайки к кораблю слеталися крича,
Как буря снежная. Убийца, поседелый
На каторге, закрыв рукой глаза, рыдал,
Упав на палубу. А материк нырял

LXIV

В заре, как синий кит, и близился! Так дважды
Был Новый Свет открыт. Толпою каторжан
Они взошли на борт; сошли семьею граждан
Великой родины… Их золотой обман
Погас. Со лба времен, скоробленный от жажды,
Венок осыпался. Сквозь утренний туман
Ворота новые горят багряной аркой,
И день встает, и в них земля вплывает баркой.

1934

50

Памяти Владимира Войновича

Вчера скончался Владимир Николаевич Войнович.

* * *

По тропинке, по проселку,
по дороге столбовой
шел я ростом невысокий
с непокрытой головой.
Завершался день погожий…
Молодой и полный сил,
Я на мир дивился Божий
и на девок глаз косил.
И вниманием ответным
был отнюдь не обделен,
потому что был заметным
я еще со всех сторон.
Знал в делах своих удачу,
сам любил и был любим
дамой, жившею на даче
за забором голубым.
Судьбы наши там смыкались,
как под током провода…
Я спешил, уже смеркалось,
вышла первая звезда.
И мерцала и светила,
мне как будто неспроста…
Как недавно это было!
лет тому назад с полста.
Был я по уши влюбленным,
вожделением влеком…
Пахло в пункте населенном.
Шашлыком и молоком.
Яблони цвели и вишни,
пар стелился над рекой,
и из космоса Всевышний
мне помахивал рукой.

Декабрь 1999

119