9 января родился Борис Алексеевич Чичибабин [Полушин] (1923 — 1994).
* * *
И опять — тишина, тишина, тишина.
Я лежу, изнемогший, счастливый и кроткий.
Солнце лоб мой печет, моя грудь сожжена,
И почиет пчела на моем подбородке.
Я блаженствую молча. Никто не придет.
Я хмелею от запахов нежных, не зная,
то трава, или хвои целительный мед,
или в небо роса испарилась лесная.
Все, что вижу вокруг, беспредельно любя,
как я рад, как печально и горестно рад я,
что могу хоть на миг отдохнуть от себя,
полежать на траве с нераскрытой тетрадью.
Это самое лучшее, что мне дано:
так лежать без движений, без жажды, без цели,
чтобы мысли бродили, как бродит вино,
в моем теплом, усталом, задумчивом теле.
И не страшно душе — хорошо и легко
слиться с листьями леса, с растительным соком,
с золотыми цветами в тени облаков,
с муравьиной землею и с небом высоким.
1962
«Сними с меня усталость, матерь Смерть». Читает автор
* * *
Сними с меня усталость, матерь Смерть.
Я не прошу награды за работу,
Но ниспошли осту́ду и дремо́ту
На моё тело, длинное как жердь.
Я так устал. Мне стало всё равно.
Ко мне всего на три часа из суток
Приходит сон, томителен и чу́ток,
И в сон желанье смерти вселено.
Мне книгу зла читать невмоготу,
А книга блага вся перелисталась.
О, матерь Смерть, сними с меня усталость,
Покрой рядно́м худую наготу.
На лоб и грудь дохни своим ледком,
Дай отдохнуть светло и безпробудно.
Я так устал. Мне сроду было трудно,
Что все́м другим привычно и легко.
Я верил в дух, безумен и упрям,
Я Бога звал и видел ад воочью —
И рвётся тело в судорогах ночью,
И кровь из носу хлещет по утрам.
Одним стихам вовек не потускнеть,
Да сколько их останется, однако.
Я так устал, как раб или собака,
Сними с меня усталость, матерь Смерть.
1967
«Я почуял беду». Читает автор
* * *
Я почуял беду и проснулся от горя и смуты,
и заплакал о тех, перед кем в неизвестном долгу, —
и не знаю, как быть, и как годы проходят минуты…
Ах, родные, родные, ну чем я вам всем помогу?
Хоть бы чуда занять у певучих и влюбчивых клавиш,
но не помнит уроков дурная моя голова,
а слова — мы ж не дети, — словами беды не убавишь,
больше тысячи лет, как не Бог нам диктует слова.
О как мучает мозг бытия неразумного скрежет,
как смертельно сосёт пустота вседержавных высот.
Век растленен и зол. И ничто на земле не утешит.
Бог не дрогнет на зов. И ничто в небесах не спасёт.
И меня обижали — безвинно, взахлеб, не однажды,
и в моём черепке всем скорбям чернота возжена,
но дано вместо счастья мученье таинственной жажды,
и прозренье берёз, и склонённых небес тишина.
И спасибо животным, деревьям, цветам и колосьям,
и смиренному Баху, чтоб нам через терньи за ним, —
и прощенье врагам, не затем, чтобы сладко спалось им,
а чтоб стать хоть на миг нам свободней и легче самим.
Ещё могут сто раз на позор и на ужас обречь нас,
но, чтоб крохотный светик в потёмках сердец не потух,
нам даёт свой венок — ничего не поделаешь — Вечность
и всё дальше ведёт — ничего не поделаешь — Дух.
1978
«Мы с тобой проснулись дома». Читает автор
* * *
Мы с тобой проснулись дома.
Где-то лес качает кроной.
Без движенья, без желанья
Мы лежим, обнажены.
То ли ласковая дрема,
То ли зов молитвоклонный,
То ли нежное касанье
Невесомой тишины.
Уплывают сновиденья,
Брезжут светы, брызжут звуки,
Добрый мир гудит как улей,
Наполняясь бытиём,
И, как до грехопаденья,
Нет ни смерти, ни разлуки —
Мы проснулись, как уснули,
На диванчике вдвоём.
Льются капельки на землю,
Пьют воробышки из лужи,
Вяжет свежесть в бездне синей
Золотые кружева.
Я, не вслушиваясь, внемлю:
На рассвете наши души
Вырастают безусильно,
Как деревья и трава.
То ли небо, то ли море
Нас качают, обнимая,
Обвенчав благословеньем
Высоты и глубины.
Мы звучим в безмолвном хоре,
Как мелодия немая,
Заворожены мгновеньем,
Друг во друга влюблены.
В нескончаемое утро
Мы плывём на лодке утлой,
И хранит нас голубое,
Оттого что ты со мной,
И, ложась зарей на лица,
Возникает и творится
Созидаемый любовью
Мир небесный и земной.
1989
