Сегодня день рождения у Максима Альбертовича Амелина.
* * *
Славе Пинхасовичу
Мне в Петербурге холодно, — прости:
блестят надгробья буквами златыми
над мертвыми, рожденными расти,
впивая чай, настоянный на дыме.
Отдай меня, Петрополь, не лепи, —
мое, как видишь, сердце не из воска:
пускай Невой закатная известка
плывет меж теплоходов на цепи.
Мне в Петербурге тесно, — бьют часы,
а в это время по хребту проспекта
гуляют уши парами, носы
и языки — сродни бесполым некто.
Оставь меня, Петрополь, — я не друг
и я, увы, не враг твоей свободы:
пускай иерихонские заводы
твои трубят для плюшевых старух.
Мне в Петербурге страшно, — не успеть
на похороны Солнца даже нищим:
и день увял, и почернела медь
коня над ископыченным кладбищем.
Убей меня, Петрополь, — я ни сват
тебе, ни брат, и не крестить детей нам:
пускай твоей отравленным портвейном
весны нальется кто-нибудь, кто свят.
Мне душно в Петербурге, — со звездой
звезда не разговаривает, — обе
безмолвны на воде и над водой,
но мне не спится в каменной утробе.
Пусти меня, Петрополь, не тяни, —
моя душа с твоей, увы, в раздоре:
пускай горят и предвещают горе
другим твои прогорклые огни.
* * *
Откуда что берется? — Никогда
мне не был свет так нестерпимо ярок. —
Гори, гори, сияй, моя звезда,
мой ветром растревоженный огарок!
Еще не зверь, уже не человек,
покрыт непроницаемой корою,
что прозреваю сквозь смеженных век,
в том утверждаюсь, только веки вскрою.
Спасения иного не дано
от внутренних и внешних прей и браней:
не веселит забвения вино,
не насыщает хлеб неупований.
Дороже свой, пусть скромный, но уют
для каждого, — единой цепи звенья,
живые смерти равнодушно ждут,
а мертвые не чают воскресенья.
* * *
Цветам рассказывай, — они тебя поймут, —
и птицам жалуйся текучим,
неразрешимыми сомнениями мучим,
от внутренних и внешних смут
стремясь избавиться, — но тщетно:
выспрь пепел пламенный выпрастывает Этна.
Восторг неведомой доселе высоты,
освобождение — вольготы!
Но птиц с обугленными крыльями полеты,
но помертвелые цветы,
безмолвно до корней сгорая,
не предвещают ни чистилища, ни рая.
«Осенью в заброшенный сад». Читает Максим Амелин, музыкальное сопровождение — Сергей Летов, 2011
Победная песенка (5)
Осенью в заброшенный сад
лучше не ступать и ногой, —
выйдешь из него, но другой,
или не вернёшься назад.
Если же тебя занесло,
гордость урожаем былым
пусть не распирает, — белым
всё-таки ещё не бело.
В чёрном она бела,
в белом она черна,
поэтому откликается
на разные имена,
данный блюдя зарок,
взятый храня обет,
хоть в самоограничениях
ни цели, ни смысла нет.
Нет на разведённых ветвях
больше ни листа, ни плода,
выгнали долой холода
стаи насекомых и птах.
В мёртвом и в живом существе,
гибнущем на каждом шагу,
вспомнить никого не могу,
шествуя по жухлой листве.
В чёрном она бела,
в белом она черна,
поэтому откликается
на разные имена,
данный блюдя зарок,
взятый храня обет,
хоть в самоограничениях
ни цели, ни смысла нет.
* * *
Из-под мрамора ржавые трубы торчат —
не входи, а войдешь — не смотри:
здесь трехстворчатый страх был однажды зачат
и таится, живучий, внутри.
Если выйдет измлада попавший сюда,
то согбенный и полуседой;
остальных либо толщей слоистого льда,
либо талой раздавит водой.
