6 июля 1896 года в Москве родился Дмитрий Сергеевич Усов. Умер в Ташкенте 29 апреля 1943 года.

Петербург

Гранитный город славы и беды.
Ахматова

Город, многажды воспетый,
«Город славы и беды»,
Где с рукой, к кресту воздетой,
Ангел видит ширь воды.
Птица пасмурной погоды,
Отплеск северных морей,
Где с последней поздней одой
Затихает мой хорей.

Поросли травою плиты.
Хоры спеты, лавры свиты,
И немотствуют граниты,
И в каналах спит вода.
Отлетел орёл монарший,
И колонны стали старше;
Императорского марша
Не услышат города.

Но, как встарь, гремят телеги
У Двенадцати Коллегий,
И закат последней неги
Там, за шпилем, не погас.
Но к морям зовут сирены.
Те же гребни невской пены
Всё толкают безыменно
Каждый ялик и баркас.
И, как прежде, сердце радо
По просторам Петрограда
Волочить свою отраду,
Забывать идущий час…

Середина 1920-х годов

Стихи на печных изразцах

Когда в снегу завеянной тропой
Идёт хромец тяжёлою стопой,
Когда окно в плетенье ледяном
И календарь на тридцати одном,
И сторож тёмной шкурою оброс.
Когда глотнул крепчающий мороз
Крепчающий настой крутой зимы —
Всех стен и всех камней вернее мы.
Нас не равнял ваятеля резец,
Но ровным жаром дышит изразец.
И в новогоднем сумраке седом
Единой печью держится весь дом.
Благословен отныне и навек
Слагатель очага и дровосек.

2 января 1927

Переводчик

Недвижный вечер с книгою в руках,
И ход часов так не похож на бегство.
Передо мною в четырёх строках
Расположенье подлинного текста:

«В час сумерек звучнее тишина,
И город перед ночью затихает.
Глядится в окна полная луна,
Но мне она из зеркала сияет».

От этих строк протягиваю нить;
Они даны — не уже и не шире:
Я не могу их прямо повторить,
Но всё-таки их будет лишь четыре.

«В вечерний час яснее каждый звук,
И затихает в городе движенье.
Передо мной — не лунный полный круг,
А в зеркале его отображенье».

15 февраля 1928

Мороз

Голубая ночь Москвы!
Бледно-розовый собор.
Под навесом синевы —
Сеть берёзы и забор.

И пора домой брести,
И полозьям на покой.
Полости не отвести
Занемевшею рукой.

Когда я ребёнком был,
Не сиял ночной простор —
Только синий отсвет плыл
В щели полуночных штор.

И прильнувших губ тугих
Не толкал саней размах
На холодных, на твоих
Мехом пахнущих губах.

1929

Сегодня день рождения у Владимира Борисовича Микушевича.

Пётр

В Гефсиманском саду постарели маслины от слёз.
В эту длинную ночь разучились деревья молиться
Посторонних обнюхать костёр норовил, словно пёс,
Он осматривал двор, он заглядывал пристально в лица.
Домочадцы и чернь городская толпились кругом,
Горький дым по привычке глотали, не чувствуя вкуса.
Грелся Пётр у костра, не решаясь подумать о том,
Что за дверью тяжёлой допрашивают Иисуса.
В Галилейское море корабль уходил поутру.
Сорок дней перед этим учитель постился в пустыне.
«Много рыбы в сетях, — на закате сказал он Петру, —
Будешь вместе со мною ловить человеков отныне».
Много рыбы в сетях. Так зачем же три года подряд
Раздаваться в ушах продолжает заветное слово?
Почему-то ночами усталые плечи болят,
Словно давит на них непомерная тяжесть улова.
Облизнулся костёр, наглотавшись ночной темноты.
Брызнул голос в лицо ненавистными бликами света:
«А скажи-ка, приятель, на этой неделе не ты
Приходил в синагогу с прельстителем из Назарета?»
Разрастается смерть за воротами тенью креста.
Приближается срок. Миллионы гвоздей наготове.
«Я не знаю его», — наконец, произносят уста.
И слова на устах запекаются каплями крови.
«Я не знаю его», — про себя повторяют и вслух,
Испугавшись непрошенной, неотвратимой свободы.
И в холодной вселенной кричит ежегодно петух,
И кровавые слёзы текут, как весенние воды.

1965

* * *

Внезапное похолоданье,
Когда небесные тела
Теряют самообладанье,
И до безумия светла
Ночь между тёмными стволами,
Как будто бы перед бедой,
Когда без нас над нами пламя:
Твоя звезда с моей звездой.

1972

Из сонетов к Татьяне

Во сне цветок тебе срываю синий
И желтый с ним, а желтому заря
Сопутствует в разгаре января,
Хвост расцветив сполохами павлиний

На ледяном стекле благодаря
Игре лучей в пересеченье линий,
И весело среди скитов и скиний
Взлетающим с колен календаря,

Где снегири, синицы, свиристели
И ангелы, и мы по временам
На святки; так весь век с Татьяной нам

Не ворожить, нет, жить, пока недели
Не вырастут в года, где тесно снам;
Кому корпеть, а нам копить капели.

17 января 2003, Москва

5 июля родилась Галина Петровна Андреева (1933 — 2016).

* * *

Дорога тянется вдоль сумрачных окраин,
почти погасла узкая заря,
утихомирилась воронья стая,
холмы и снег, начало января.

В автобусе темно, на стеклах иней,
до дому ехать полтора часа.
Пока что можно вспомнить чье-то имя
или стихи попробовать писать,

Чтоб избежать раздумий невеселых,
ненужных разговоров, странных встреч, —
глядеть в окно на внуковский поселок,
дома в сияньи новогодних свеч.

Потом опять равнина, и в тумане
за огоньками разноцветных дач
шагают вдалеке, как марсиане,
столбы высоковольтных передач.

* * *

Ненастный день на островах,
в пруду цветёт вода зелёная,
покачиваются на волнах
деревьев кроны отражённые.

И к берегу не подойдёшь,
летают чайки над разливами,
а завтра снова будет дождь,
и линии неторопливые

затянут наискось закат,
запляшут над пустыми лодками,
по дальним кровлям застучат
и овладеют околотками.

Под вечер встретившись опять,
приходим к берегу нарошно мы
часами спички зажигать
над сигаретами промокшими,

срывать болотные цветы.
И на вопросы незаметные
что отвечать? поймёшь ли ты,
что я опять не знаю этого.

Быть может дождь всему виной,
и всё пройдёт, лишь солнце выглянет,
и зря колдует надо мной
твоя любовь сплошными ливнями.

* * *

Здесь в деревьях бушует весеннего ветра разгул,
по размокшей тропинке пройду вдоль чугунной ограды.
Собралось воронье черным пеплом на белом снегу
и кричит без конца над пустым Александровским садом.

Прошлогодние листья поникли на тонких ветвях,
осыпаются здесь золотые пылинки заката,
прошлогодние листья, они истлевают в руках,
оставляя на пальцах густой аромат горьковатый.

А над нами щемящий вороний отчаянный крик
и высокие башни на небе уродливо сером.
Снова рядом со мною мой друг, этот турок старик,
давний мой собеседник, он чем-то похож на Бодлера,

он встречался с Вертинским, он был Северянину друг,
он всегда искажает слова старомодных элегий
и читает с намеком на длительность наших разлук:
«Наши встречи редки, как цветенье Виктории-Регии».

* * *

Над полусонным морем в ранний час
стою так долго, что уже не знаю,
встречаю или провожаю вас,
не я ли в этой лодке уплываю,
от синих скал не отрывая глаз…

Там, где сейчас появится рассвет,
морскую гладь не отличить от неба,
там корабля далёкий силуэт;
на месте наших споров и бесед
уходит в воду неподвижный невод.

Потом, когда останемся одни,
припомним то, чего не замечали
и будем средь заботы и печали
благодарить судьбу за эти дни.