Сегодня день рождения у Михаила Натановича Айзенберга.

* * *

Бездвижный воздух сокрушён, —
открыт холодному укору.
Здесь много дел в ночную пору:
срезать серпом, черпать ковшом.

В замедленных круженьях звёздных
на всё единственный ответ
соединит холодный свет
и вздох, взлетающий на воздух.

* * *

Вот мешок на голову набросят,
белый свет в копеечку согнут.
Шутка ли — уйти, куда не спросят,
хоть бы и на несколько минут.

А беда, не ставшая залогом, —
что же с ней поделать? Мой совет
записать её неярким слогом —
бедным, беглым, путающим след.

* * *

Дочка, щёки круглые, стоит,
плачет в мокрую варежку.

Сорок лет прошло,
и никак нельзя
броситься сломя голову.

* * *

Вот она, Москва-красавица, —
постоянный фейерверк.
Поглядите, как бросается
белый низ на чёрный верх.

Дайте нам, у нас каникулы,
конфетти и серпантин.
Остальное, что накликали,
даже видеть не хотим.

Ожидания доверчиво
в новостях передают.
Всем привет от фейерверщика,
а от сменщика — салют.

Как бы вытащить из ящика
с говорящей головой
не того, вперёдсмотрящего
на тебя, как часовой —

словно ты шпана советская
или крайний инвалид.
Он о том, что время детское,
по-немецки говорит.

Время — голову не высуни.
И уходят в дальний путь
дети, загнанные крысами.
Им вода уже по грудь.

Сегодня день рождения Анны Андреевны Ахматовой (1889 — 1966).

* * *

Вижу выцветший флаг над таможней
И над городом желтую муть.
Вот уж сердце мое осторожней
Замирает, и больно вздохнуть.

Стать бы снова приморской девчонкой,
Туфли на босу ногу надеть,
И закладывать косы коронкой,
И взволнованным голосом петь.

Все глядеть бы на смуглые главы
Херсонесского храма с крыльца
И не знать, что от счастья и славы
Безнадежно дряхлеют сердца.

Осень 1913

* * *

Наталии Рыковой

Всё расхищено, предано, продано,
Черной смерти мелькало крыло,
Все голодной тоскою изглодано,
Отчего же нам стало светло?

Днем дыханьями веет вишневыми
Небывалый под городом лес,
Ночью блещет созвездьями новыми
Глубь прозрачных июльских небес, —

И так близко подходит чудесное
К развалившимся грязным домам…
Никому, никому неизвестное,
Но от века желанное нам.

Июнь 1921

Библейские стихи

Рахиль

И служил Иаков за Рахиль семь лет;
и они показались ему за несколько
дней, потому что он любил ее.
Книга Бытия

И встретил Иаков в долине Рахиль,
Он ей поклонился, как странник бездомный.
Стада подымали горячую пыль,
Источник был камнем завален огромным.
Он камень своею рукой отвалил
И чистой водой овец напоил.

Но стало в груди его сердце грустить,
Болеть, как открытая рана,
И он согласился за деву служить
Семь лет пастухом у Лавана.
Рахиль! Для того, кто во власти твоей,
Семь лет — словно семь ослепительных дней.

Но много премудр сребролюбец Лаван,
И жалость ему незнакома.
Он думает: каждый простится обман
Во славу Лаванова дома.
И Лию незрячую твердой рукой
Приводит к Иакову в брачный покой.

Течет над пустыней высокая ночь,
Роняет прохладные росы,
И стонет Лаванова младшая дочь,
Терзая пушистые косы,
Сестру проклинает и Бога хулит,
И Ангелу Смерти явиться велит.

И снится Иакову сладостный час:
Прозрачный источник долины,
Веселые взоры Рахилиных глаз
И голос ее голубиный:
Иаков, не ты ли меня целовал
И черной голубкой своей называл?

25 декабря 1921

Сегодня день рождения у Арсения Валентиновича Ровинского.

Машук

Вначале просто били наудачу,
а к вечеру устроили раздачу —
под каждым камнем — горец и боец,
ночной тархун и утренний чебрец.
Владелец скал, чья родина — темница,
боится спать, но и не спать — боится,
где Терек полоумный шевелит
форель прозрачную и бархатный гранит.

Здесь муэдзин с азартом замполита
поносит тех, чья борода обрита,
на Грузию вещает из-за туч,
и голос его грозен и тягуч.
Ночной чебрец и утренний тархун.
Вершины гор как пирамиды шхун,
медведи в спину целят из двустволок.
Барашек нежен, но в груди — осколок.

Посмотрим на дивизию с небес
и прогуляем этот гудермес,
как в детстве — анемию физкультуры.
Ни белые, ни черные фигуры
в такую осень не сдаются в плен.
С блуждающей улыбкою чечен
качнется, как Мартынов на дуэли.
Оправа треснула, но стекла уцелели.

* * *

только два раза в неделю и только аэрофлот
на берегу океана два раза в неделю встречаются
птицы железные «Академик Курчатов» и «Майя Плисецкая»

ты как нарочно за мною летаешь говорит она академику
как будто внутри у тебя включили автопилот
или кто-нибудь позовёт тебя Игорь Игорь
а ты идёшь и идёшь и специально не оборачиваешься

* * *

фамилия заказчика вписуется вот сюда
такое впечатление мужчина что вы неграмотный
совершенно все уникальные двух одинаковых никогда
у нас не бывает дальше пишите «да

в совершенстве» теперь смотрите
ну как если бы трещина и вам очень нужно туда
на ленинградский проспект только копию сохраните

* * *

молоховец сказала не думай о
пропорциях
берёшь
сколько захочешь

это немного но
как-то вдруг
стало спокойно

Bonus track

Местами — да, но большей частью — нет.
Подай, Егорий, водку на обед,
да пива тёмного, да туркестанской дури,
а сам, как будто ты акын слепой,
играй на укулеле, песни пой,
о подвигах, о славе, о Тимуре.
То водка жжёт, то вяжет анаша,
клубятся дрессированные змеи,
летает муха, тоже хороша.
Нас окружают ямбы и хореи,
и в эту долгожданную тюрьму
нельзя не впасть в конце, как в сулему.
Гасите свет, я сон ваш не нарушу.
Рутина жизни в море и в горах.
Ребёнок просыпается в соплях,
бежит собака с рёбрами наружу,
и не понять, откуда этот страх.
Сады шумят, а мы молчим в садах.