17 июня родился Михаил Аркадьевич Шейнкман [Светлов] (1903 — 1964).

Клопы

Халтура меня догоняла во сне,
Хвостом зацепив одеяло,
И путь мой от крови краснел и краснел,
И сердце от бега дрожало.
Луна закатилась, и стало темней,
Когда я очнулся и тотчас
Увидел: на смятой постели моей
Чернеет клопов многоточье.
Сурово и ровно я поднял сапог:
Расправа должна быть короткой, —
Как вдруг услыхал молодой голосок,
Идущий из маленькой глотки:
«Светлов! Успокойся! Нет счастья в крови,
И казни жестокой не надо!
Великую милость сегодня яви
Клопиному нашему стаду!
Ах, будь снисходительным и пожалей
Несчастную горсть насекомых,
Которые трижды добрей и скромней
Твоих плутоватых знакомых!..»
Стенанья умолкли, и голос утих,
Но гнев мой почувствовал волю:
— Имейте в виду, о знакомых моих
Я так говорить не позволю!
Мой голос был громок, сапог так велик,
И клоп задрожал от волненья:
«Прости! Я высказывать прямо привык
Свое беспартийное мненье.
Я часто с тобою хожу по Москве,
И, как поэта любого,
Каждой редакции грубая дверь
Меня прищемить готова.
Однажды, когда ты халтуру творил,
Валяясь  на старой перине,
Я влез на высокие брюки твои
И замер… на левой штанине.
Ты встал наконец-то (штаны натянуть
Работа не больше минуты),
Потом причесался и двинулся в путь
(Мы двинулись оба как будто).
Твой нос удручающе низко висел,
И скулы настолько торчали,
Что рядом с тобой Дон-Кихота бы все
За нэпмапа принимали…
Ты быстро шагаешь. Москва пред тобой
Осенними тучами дышит.
Но вот и редакция. Наперебой
Поэты читают и пишут.
Что, дескать, кто умер, заменим того,
Напрасно, мол, тучи нависли,
Что близко рабочее торжество…
Какие богатые мысли!
Оставив невыгодность прочих дорог,
На светлом пути коммунизма
Они получают копейку за вздох
И рубль за строку оптимизма…
Пробившись сквозь дебри поэтов, вдвоем
Мы перед редактором стынем.
Ты сразу: «Стихотворенье мое
Годится к восьмой годовщине».
Но сзади тебя оборвали тотчас:
«Куда вы! Стихи наши лучше!
Они приготавливаются у нас
На всякий торжественный случай.
Красная Армия за восемь лет
Нагнала на нас вдохновенье…
Да здравствует Либкнехт, и Губпрофсовет,
И прочие учрежденья!
Да здравствует это, да здравствует то!..»
И, поражен беспорядком,
Ты начал укутываться в пальто,
Меня задевая подкладкой.
Я всполз на рукав пиджака твоего
И слышал, как сердце стучало…
Поверь: никогда ни одно существо
Так близко к тебе не стояло.
Когда я опять перешел на кровать,
Мне стало отчаянно скверно,
И начал я громко и часто чихать,
Но ты не расслышал, наверно.
Мои сотоварищи — те же клопы —
На нас со слезами смотрели:
Пускай они меньше тебя и слабы —
Им лучше живется в постели.
Пусть ночь наша будет темна и слепа,
Но все же — клянусь головою —
История наша не знает клопа,
Покончившего с собою».

1926

Бессмертие

Как мальчики, мечтая о победах,
Умчались в неизвестные края
Два ангела на двух велосипедах —
Любовь моя и молодость моя.
Иду по следу. Трассу изучаю.
Здесь шина выдохлась, а здесь прокол,
А здесь подъем — здесь юность излучает
День моего вступленья в комсомол.
И, к будущему выходя навстречу,
Я прошлого не скидываю с плеч.
Жизнь не река, она — противоречье,
Она, как речь, должна предостеречь:
Для поколенья, не для населенья,
Как золото, минуты собирай,
И полновесный рубль стихотворенья
На гривенники ты не разменяй.
Не мелочью плати своей отчизне,
В ногах ее не путайся в пути
И за колючей проволокой жизни
Бессмертие поэта обрети.
Не бойся старости. Что седина? Пустое!
Бросайся, рассекай водоворот,
И смерть к тебе не страшною — простою,
Застенчивою девочкой придет.
Как прожил ты? Что сотворил? Не помнишь?
И все же ты недаром прожил век.
Твои стихи, тебя зовет на помощь
Тебя похоронивший человек.
Не родственник, ты был ему родимым.
Он будет продолжать с тобой дружить
Всю жизнь; и потому необходимо
Еще настойчивей, еще упрямей жить.
И, новый день встречая добрым взглядом,
Брось неподвижность и, откинув страх,
Поэзию встречай с эпохой рядом
На всем бегу,
На всем скаку,
На всех парах.
И, вспоминая молодость былую,
Я покидаю должность старика,
И юности румяная щека
Передо мной опять для поцелуя.

1957

Загадки

1

Я создана не из железа,
Но я крепка! Имей в виду —
В любую скважину пролезу,
В любое общество войду.
Живое все дрожит от страха,
Моей покорно быстроте,
И телеграф, как черепаха,
Плетется у меня в хвосте.
Я людям приношу несчастье,
Все гибнет по моей вине,
И даже при Советской власти
Прислушиваются ко мне.
(Сплетня)

2

Все на истину похоже,
Неизвестно, где я лгу,
Не писатель я, а все же
Много выдумать могу.
Что мне совести граница!
Я силен сверх всяких мер,
Ты поверь
— меня боится
Даже милиционер!
Умертвляю плоть живую,
Другу мщу я, как врагу…
В голове я существую,
В сердце жить я не могу!
(Донос)

1962

* * *

Нет, не в мире встреч, в краю прощаний
Так живу я на краю земли,
Как давно женатые мещане
В мудрость с легкомыслием пришли.
Мы не молоды, но, кажется, не стары.
Полночь. Тихо. Трудится сверчок,
На столе бушуют самовары,
Создавая новый кипяток.

1962

17 июня родился Арсений Алексеевич Смирнов [Альвинг] (1885 — 1942).

Её ушедшая весна

Памяти В. Э. Борисова-Мусатова

Старинный дом в старинном парке.
Следы наивной простоты:
Зелёный плющ над сводом арки
И пирамидами кусты.
Пожар заката стал багровым,
Он опускается к реке…
Из дома девушка в лиловом
Выходит с веером в руке.
Одну мечту в душе лелея,
Она пришла в любимый сад; —
Молчит кленовая аллея,
Просветы золотом блестят.
Давно ли?.. Трижды раскрывала
Весна у лилий лепестки
С тех пор, как девушка познала
Отраву сладостной тоски.
И каждый год, весну встречая,
Свою ушедшую весну,
Она живёт не замечая,
В каком-то горестном плену.
И каждый день в порыве новом,
Всегда в один и тот же час,
Выходит девушка в лиловом
И ждёт, чтобы закат погас.
Исчезнет в небе позолота,
Свежее станет над рекой —
И вот, зовёт она кого-то
С невыразимою тоской.
Но сад молчит; вода струится;
Ответа нет — она одна…
И никогда не повторится
Её ушедшая весна.

Бессонница

(XVIII-я, дежурная — написанная во время дежурства)

…И серебряных рыб в небе реяли стаи,
И молочные полосы прожекторов…
И душа замирала, томясь и страдая,
На костре истязаний то корчась, то тая,
Купиною горя и никак не сгорая —
Затихающая, без слов…

И под звуки сирены, под гулы зениток,
Под приглушенный рокот уставших людей,
Кто-то страшный развёртывал свиток
Умираний, страданий, ошибок и пыток,
Всё сливая в единый, твердеющий слиток
Полноценных и чистых идей…

И, казалось, надвинулась ночь без просвета,
Сжавши землю своей роковой чернотой;
Обречённой казалась вся наша планета,
Без любви, без тепла, без порывов, без света,
Потому что безумье нелепое это
Называлось тотальной войной…

Ночь на 14 ноября 1941

Хочу

(XXI-ая, дежурная — написанная во время дежурства — бессонница)

Хочу, хоть напоследок ощущая
Гармонию меж Миром и собой,
Как бы включить себя в преддверье Рая,
В его ритмичный, полноценный строй.
Включить себя в размеренность движенья,
Поступков, настроений, фактов, слов,
Чтоб каждый миг хотенья и горенья
Был и учтён и несказанно нов.
Чтоб в стройности, в слиянности и в цели
У жизни у моей и у меня
Всегда определённо тяготели
Довлеющие требования дня.
Чтоб разобщённость не томила мукой
Мой труд и мой неласковый покой,
Чтоб не был я ведóм, как сухорукий,
А сам бы управлял своей судьбой.

Ночь на 26 ноября 1941

Сегодня день рождения у Людмилы Дмитриевны Херсонской.

* * *

Весь солдат болеть не станет –
только ноги, только руки,
только сильные метели,
только бедные дожди.
Весь солдат болеть устанет –
только грады, только буки,
только дуры налетели,
только радость впереди.
Только метеопогромы,
только гео-геростраты,
только девушка с указкой
тычет в карту как в живот.
Только молнии и громы,
только страшные утраты,
только день с пробитой каской,
только Бог не бережет.

* * *

Перебежать дорогу, придумать игру,
– Ты ведь никогда не умрешь? – Конечно, я не умру.
Возле лужи пес тощий в голодной талии,
как волк из книжки про лису и прорубь.
– У тебя порвались сандалии.
– Догони, попробуй.

Когда за тобой в детстве гонится Игорь Шахов,
и ты думаешь, вот сейчас догонит – ударит,
а он догоняет и говорит — я люблю тебя –
и вы оба тяжело дышите, потому что ты убегала, а он догнал,
а потом, когда за тобой никто не гонится и ты уже взрослая,
и ты думаешь – вот сейчас он скажет – я люблю тебя –
но он подходит, чтобы ударить,
и ты вспоминаешь, что у тебя старые туфли и что это не Игорь Шахов,
и вы оба тяжело дышите, потому что некуда бежать,
убегают от любви, а с ненавистью остаются.

Странно,
но в детстве легко заживает любая рана.
Ну, взять хотя бы этот кровавый и пыльный камень…
– Надо починить голову, поднимись, давай я сотру.
– Ты ведь никогда не умрешь? – Конечно, я не умру…
ОНА НЕ ЧИНИТСЯ И НЕ СТИРАЕТСЯ. Амен.
Потом мы ходили смотреть, как его хоронят.
– Интересно, мертвое тело тонет? – Не тонет.
Нет, не то. Нет.
Мертвое тело стонет.

Потом, когда ты уже взрослая, ты вспоминаешь,
как за тобой в детстве гонится Игорь Шахов,
чтобы догнать и сказать – я люблю тебя,
лучший на свете мальчик, которому разбили голову.

* * *

все одно дозором или позором
тот, кто предстал пред твоим мысленным взором,
тот, кто вышел на третьей станции большого фонтана,
охраняет тебя неустанно.
что за волк, что за человек, что за брат?
это дембель субботний, твой выходной солдат.
он пойдет за тобой на дачу колоть дрова,
топтать подснежники, выражать матом слова,
выносить тела мертвых жуков, прошлогодний опад,
вытирать дождь, выгребать снегопад,
в стужу и в жижу, в чапаева и в пустоту,
ать-два, левой, ату-ату,
это твой защитник, твой тыл, твой новый забор,
плащ-палатка, пыль-пилотка, это твой головной убор,
головная боль, твоя заглавная медь,
он будет громить врага, мозгами греметь,
его не ударит молния, не разразит гром,
это твой защитник, подельник, и тебе поделом.