1 июля родился Павел Григорьевич Антокольский (1896 — 1978).

Пётр Первый

В безжалостной жадности к существованью,
За каждым ничтожеством, каждою рванью
Летит его тень по ночным городам.
И каждый гудит металлический мускул
Как колокол. И, зеленеющий тускло,
Влачится классический плащ по следам.

Он Балтику смерил стальным глазомером.
Горят в малярии, подобны химерам,
Болота и камни под шагом ботфорт.
Державная воля не знает предела,
Едва поглядела – и всем завладела.
Торопится Меншиков, гонит Лефорт.

Огни на фрегатах. Сигналы с кронверка.
И льды как ножи. И, лицо исковеркав,
Метель залилась – и пошла, и пошла…
И вот на рассвете пешком в департамент
Бредут петербуржцы, прильнувшие ртами
К туманному Кубку Большого Орла.

И снова – на финский гранит вознесённый –
Второе столетие мчится бессонный,
Неистовый, стужей освистанный Пётр,
Чертёжник над картами моря и суши,
Он грóбит ревизские мёртвые души,
Торопит кладбищенский призрачный смотр.

1921 (1966)

* * *

Сны возвращаются из странствий.
Их сила только в постоянстве.
В том, что они уже нам снились
И с той поры не прояснились.

Из вечной ночи погребенных
Выходит юноша-ребенок,
Нет, с той поры не стал он старше,
Но, как тогда, устал на марше.

Пятнадцать лет — не пять столетий.
И кровь на воинском билете
Еще не выцвела, не стерта, —
Лишь обветшала гимнастерка.

Он не тревожится, не шутит,
О наших действиях не судит,
Не проявляет к нам участья,
Не предъявляет прав на счастье.

Он только помнит, смутно помнит
Расположенье наших комнат,
И стол, и пыль на книжных полках,
И вечер в длинных кривотолках.

Он замечает временами
Свое родство и сходство с нами.
Свое сиротство он увидит,
Когда на вольный воздух выйдет.

1956

На рождение младенца

Дитя! Понимаешь ты? Вот он, твой мир — златотронная школа,
Расплавленный глобус на вахте, скелеты, и чучела тьмы,
Будь смелым, будь нищим, и жадно сквозь щель бредового раскола
Разлейся в глаза первым встречным и мертвым заройся в умы.

Не тьма за окном подымалась, не время над временем стлалось —
Из мрака растущее тельце несли пеленать в паруса.
Твоя колыбель — целый город и вся мировая усталость.
Твоя колыбель развалилась, — подымем тебя на леса.

Рожденный в годину расплаты, — о тех, кто платил, не печалься,-
Расчет платежами был красен: недаром на вышку ты влез.
Недаром от Волги до Рейна, под легкую музыку вальсов,
Под гром императорских гимнов, под огненный марш марсельез

Матросы, ткачи, рудокопы, шпионы, застрельщики, вестники,
Полки, корпуса Белой Расы друг друга зовут из-за гор,
В содружестве бурь всенародных и в жизни и в смерти ровесники.
Недаром, недаром, недаром меж вами немой договор.

Так слушай смиренно все правды, вещанные в том договоре:
Тебя обступили три века шкафами нечитанных книг,
Ты маленький их барабанщик, векам выбивающий зори;
Весь Космос твой друг огнекосмый, твой верный и равный двойник.

1966

Сегодня день рождения у Марины Яковлевны Бородицкой.

Сказка

Чтобы голос подать, чтобы просто заговорить,
надо прежде связать одиннадцать грубых рубах:
босиком истоптать крапиву, вытянуть нить
и плести как кольчуги, нет, не за совесть — за страх.

Чтобы голос подать и спасти себя от костра,
надо диких одиннадцать птиц обратить в людей,
превратить их обратно в братьев, срок до утра,
и не тает в окошке живой сугроб лебедей.

Чтобы голос подать, чтобы всех — и себя — спасти,
надо крепко забыть два слова: “больно” и “тяжело”,
и топтать, и плести, и тянуть, и плести, плести…
И всегда у младшего вместо руки — крыло.

* * *

До июля поют соловьи,
а с июля живут для семьи.
А уж в августе трелью хрустальной
в небо выстрелит лишь ненормальный.

Но под шиканье добрых отцов:
— Тише там! перебудишь птенцов! —
предосенней руладою страстной
вдруг рассыплется в гуще ветвей
безответственный, чуждый, опасный,
не создавший семьи соловей.

* * *

Вот и брошены через плечо
Гребешок и нашейный платочек:
Гребешок, приземлясь на бочок,
Чащей встал, где и зверь не проскочит.

А платок расстелился и лег
Снежным полем, сплошной целиною,
Чтобы даже конек-горбунок
Не сумел бы угнаться за мною.

Вот и зеркальце брошено вслед —
И раскинулось море широко:
Ни скалы в нем, ни острова нет,
Даже птица устанет до срока.

…Надо опытным стать беглецом,
Чтоб, еще не достигнув предела,
Обернуться к погоне лицом
И спросить — в чем же, собственно, дело.

26 июня родилась Елизавета Григорьевна Полонская (1890 — 1969).

* * *

Сухой и гулкий щелкнул барабан,
Завыла медь в изогнутое горло,
И топотом неисчислимых стран
Ответили чудовищные жерла.
Конца не будет. Новые опять
Придут за мертвыми живые люди,
И станут дети мирно засыпать
Под громыханье дальнее орудий.
Веселые и дерзкие года
Оставшимся достанутся на долю:
Разрушенные битвой города,
Окопами раскопанное поле.
Они увидят землю вдаль и вдаль,
И, наконец, доподлинно узнают,
Как черен хлеб, как солона печаль,
Как любят нас и как нас убивают.

1 мая 1920

* * *

На дальнем Севере зимует друг.
Сегодня я пошлю ему посылку:
Сухую колбасу, лимоны, лук,
Отрезок сала в розовых прожилках.
Вот шептала́. Её янтарный глаз
Ему напомнит солнечное лето.
Перебираю вновь, который раз,
Подобранные тщательно предметы.
Чтоб верил, что найдет жену такой,
Какой оставил, чтоб не знал сомнений.
Ступайте, милые! И твердою рукой
Подписываю: Бухта Провидений.

1938

* * *

Антенны телевизоров стремятся
В голубоватый унестись туман,
Они как, птицы вещие томятся,
В сетях их держит город-великан.
Темнеет. В зимнем пламенном закате
Их крылья распростерлись на полет,
Но держит каждую стальной канатик
И каждую за ножку в дом ведет.
Мещане там на креслах и диванах
Сидят, глядят глазами сытых крыс, —
О фильмах рассуждают иностранных
И подвергают критике актрис.
Но дети смотрят жадно и ревниво,
Космического века сыновья,
И войны, и любовь, и детективы,
Пространство жадно взорами ловя.
Настанет ночь. Экран погаснет в раме
Беспамятством весь мир земной объят.
И дети, увлекаемые снами,
Вслед за антеннами в эфир летят.

27 апреля 1961

Позднее признание

Вижу вновь твою седую голову,
Глаз твоих насмешливых немилость,
Словно впереди еще вся молодость,
Словно ничего не изменилось.
Да, судьба была к тебе неласкова,
Поводила разными дорогами…
Ты и сам себя морочил сказками,
Щедрою рукою отдал многое.
До конца я никогда не верила.
Все прошло, как будто миг единственный.
Ну, а все-таки, хоть все потеряно,
Я тебя любила, мой воинственный.

Июль 1966