Стихотворение дня

поэтический календарь

Вера Павлова

Сегодня день рождения у Веры Анатольевны Павловой.

* * *

Поцелуи прячу за щеку —
про запас, на случай голода.
С милым рай в почтовом ящике.
Ящик пуст. Молчанье — золото
предзакатное, медовое…
На твоей, моей ли улице
наши голуби почтовые
всё никак не нацелуются?

* * *

Зорю бьют. Избита в кровь заря,
и в штыки её встречают ели.
Птицы освистали звонаря
и осипших певчих перепели.
С веток свет стекает на траву,
и за воротник, и за ворота.
И стою, как дура, и реву,
словно я вот-вот предам кого-то,
словно это я, и только я
солнцу позволяю закатиться,
словно эта тьма — вина моя,
и она не скоро мне простится.

* * *

Снегопад делает с пространством
то же, что музыка со временем.
Снегопад делает со временем
то же, что музыка с пространством.
Лесопарка белое братство
изнывает от благоговения.
Снегопарк, голубчик, согрей меня
в наказание за постоянство!
Здесь — метафора: снег — наборщиком
рассыпанная голубиная книга
с предисловием: благо иго
и бремя легко. Но большего
не снести. Но парным облачком
зависает предчувствие крика.
Но смешно, малодушно и дико
мокрая шуба топорщится.

* * *

Время течет слева направо —
с красной строки до черствой корки.
Многих жалко. Многие правы.
Все оправданы. Даже Горький.
Ради пары строк, озаренных
обещаньем метаморфозы,
все прощают: дом разоренный,
смерть деревьев, детские слезы.

* * *

Март на школьном дворе — серебро.
Сентябрь в больничном парке — золото.
Перебираю свое добро.
Примеряю. Выгляжу молодо.
Бриллиант, изумруд, сапфир
чистой совести. К тихой старости
примеряюсь. И миру мир
возвращаю в целости и сохранности.

179

Виктор Соснора

28 апреля родился Виктор Александрович Соснора (1936 — 2019).

* * *

Хомяк упрятался в нору,
не выползая пить.

Неволя прянула на Русь,
ей вольницей не быть.

Не быть оплеванной Хуле
хорошею Хвалой.

Не течь замученной Суле
хохочущей струей.

Уплыли мертвые тела
в болотное окно.

Двина болотом потекла…
Отныне — всё одно,
деяньям и добра и зла —
всему один исход…

В болоте бредит Изяслав
с прорубленным виском.

Под князем движется трава,
большой болотный наст.

— Побила хилая Литва
твою дружину, князь.
Не посылать тебе крестьян
за лыковой корой,
волчицы ходят по костям,
вылизывая кровь, —

двадцатилетний князь твердит
в болоте за леском,
без братьев, без добра,
один,
с прорубленным виском.

Из книги «Всадники», 1959-1966

«Вечерний звон». Читает автор

Вечерний звон

Над Ладогой вечерний звон,
перемещенье водных глыб,
бездонное свеченье волн,
космические блики рыб.

У туч прозрачный облик скал,
под ними —
алая кайма.
Вне звона различимо, как
гудит комар!
Гудит комар!

Мои уключины — аккорд
железа и весла — меча.
Плыву и слушаю — какой
вечерний звон! Вечерний час!

Озерной влаги виражи
и музыкальная капель…
Чего жалеть?
Я жил, как жил.
Я плыл, как плыл. Я пел, как пел.

И не приобретал синиц,
небесных журавлей — не знал.
Анафема различных лиц
смешна,
а слава — не нужна.

Не нужен юг чужих держав,
когда на ветках в форме цифр,
как слезы светлые дрожат
слегка пернатые птенцы,

когда над Ладогой лучи
многообразны, как Сибирь,
когда над Родиной звучит
вечерний звон моей судьбы.

Из книги «поэмы и ритмические рассказы» (1963 — 1964)

Бессмертье в тумане

Радужные в тумане мыльные пузыри — фонари.

Спичку зажжешь к сигарете — всюду вода, лишь
язычок в трех пальцах — звезда.

Тикают по циферблатам цикады…пусть их, их цель…
Пульс и капель!

В небе — нет неба. Август арктический, или
оптический очи-обман?.. Ночь и туман.

Хор или ноль?..Ходит, как нож с лезвием чей-то
ничей человек. Целый век.

Ходит, складной (с кляпом? каникулы?), и никак
самого себя не сложить.

(Как в слезах! Как в глазах!) Стало жить
невмоготу…

Но наготу ни лезвия не боится и что ему чьи-то
«нельзя», но не готов ноготок.

Как научился (на «у» или «числа»?) так не уметь —
не умереть?

Или надеется, знает (незнаемый!) все про любовь…
и кровь?.. И… — вновь?

Или бессмертье — больше близ смерти?..
…Голос мой! Логос мой!

Из книги «Хутор потерянный», 1976-1978

Энеада

4

Время — упадок — и падают на спину птицы.
Листья взлетают и намокают,
и не мигают миллионоглазые мухи.

Скоро возьмутся за пилы зубные,
вырубят дом мой дневной и опрокинут,
что ж, мне достаточно и землянки.

Я с чертежами залягу на зиму,
скажем, в углу и закроюсь глазами,
в вечный гамак из паутины.

Этих закованных в ложные цепи
из катастроф
дунь — и рассыпятся, пыль это, пыль.

Птицы зловещи, их градус и речь,
и не сморгнешь, и не знаешь, куда унесут
их треугольники-крылья — и хвост и — клюв,

Ляг в ухо лягушке,
Я не был, не был! Согласен.
В списки воскресших меня не пишите, —
этих утопий я не знаток.
В списки воскресших меня не пишите —
ноги, ветрами гонимы,
мокнут как листья.

Из книги «Мотивы Феогнида. Энеада», 2005

125

Георгий Вяткин

25 апреля 1885 года родился Георгий Андреевич Вяткин. Расстрелян 8 января 1938 года в Новосибирске.

* * *

Мне кажется, что я когда-то жил,
Что по земле брожу я не впервые:
Здесь каждый камень дорог мне и мил,
И все края давно — давно родные.

Вином любви я душу опьянил,
И в ней не меркнут образы былые
И вечен в ней родник грядущих сил.
— Да будет так! Да здравствуют живые!

Пройдут часы, недели и года,
Устану я, уйду во мрак, истлею,
Но с миром не расстанусь никогда.

Могильной тьме моя душа чужда,
Влюбленный в жизнь, я вновь воспламенею,
Мне кажется, я буду жить всегда.

1912

Катунь

Царица рек в немеркнущей короне,
Рожденная неведомо когда
В снегах вершин, в их непорочном лоне,
Светла Катунь, быстра ее вода.
Меж диких скал в несокрушимой броне,
Под шум лесов, немолкнущий года,
Летят ее бесчисленные кони
И отдыха не знают никогда.
Вспененные, с мятущеюся гривой,
То тяжело, то ласково-игриво,
Сбежав к степям, шумят у берегов.
А там, вверху, там новые родятся,
Вздымаются и прыгают, и мчатся
В алмазах брызг и в пене жемчугов.

В травах

Я затерялся в травах буйных.
Трава — куда ни погляди.
А лепет речек звонко-струйных
Замолк далеко позади.
И нет дорог, и нет тропинок,
А стебли, камни и цветы
Сетями серых паутинок
То здесь, то там перевиты.
Трава под ветром бьет поклоны,
И, как живые лепестки,
Плывут и реют махаоны,
Летят, качаясь, на цветки.
А звон кузнечиков неистов,
Я потонул в его волне…
Как много шелестов и свистов!
Как весело и жутко мне!
И с каждым шагом гуще, выше,
Пышнее заросли травы,
И вот над их сплетенной крышей
Уж не поднять мне головы.
А дальше — каменные кручи
И, веющий гнилым теплом,
Сырой, трухлявый и дремучий,
Непроходимый бурелом.

1917

280