29 июня 1894 года родился Паоло Джибраэлович Яшвили. В ожидании ареста покончил с собой 22 июля 1937 года.
Справа Паоло Яшвили, Борис Пастернак и Тициан Табидзе.
Поэзия
Безумье легко предпочту стиховому безмолвью.
Черней слепоты невозможность восславить светило.
И если творенье из сердца не вырвется с кровью,
Откуда у песни возьмется бессмертная сила?
Пожары и войны, терзания вечной разлуки,
Чума моровая, разломы в граните упругом —
Ничто не сравнится с величием яростной муки
Поэта, который сражен вдохновенным недугом.
По городу бродит на прочих похожее тело.
Прохожие скажут: «Гляди, от поэзии пьяный».
Но кто понимает, что это — опасное дело,
Что в пламени гибнет и корчится мозг окаянный?
О, сколько мне нужно сердец, чтобы чувствовать души!
И глаз, чтобы каждого ясно увидело зренье.
Я множество образов должен нещадно порушить,
Чтоб, бабочки чище, взлетело одно песнопенье.
Как смерть неотвязное, слово горячкой слепило,
И тело, и душу душило цепями полона.
Не спишь, а наутро, когда постучится светило,
Ты — скорбная память о том, кого звали Паоло.
Рождается песня — и на год урезаны сроки
Земного пути. И недолго уже до предела.
И если вот это и вправду — последние строки, —
Швырните воронам никчемное мертвое тело!
Перевод Я. Я. Гольцмана
Обновленье
Большое чувство вновь владеет мной.
Его щедрот мой мозг вместить не в силах.
Поговорим. Свой взор вперяю в твой
И слов ищу, простых и не постылых.
На выходки мальчишеской поры,
На то, за что я и сейчас в ответе,
На это все, как тень большой горы,
Ложится тень того, что ты на свете.
И так как угомону мне не знать,
То будь со мной в часы моих сомнений.
А седины серебряная прядь —
Лишь искренности новое свеченье.
Ах, тридцать восемь лет промчались так,
Как жизнь художника с любимым цветом.
Разделим вместе мужественный знак
Великих дней, которым страх неведом.
Не бойся сплетен. Хуже – тишина,
Когда, украдкой пробираясь с улиц,
Она страшит, как близкая война
И как свинец в стволе зажатой пули.
Перевод Б. Л. Пастернака
Тициану Табидзе
Кошмары буйные нам гибелью грозят,
Дай причаститься мне, молящемуся ныне,
Пьянящий фимиам, как благовонный яд,
Нас, оглашенных, взнес к торжественной святыне.
Пьеретта грудь твою завяжет тряпкой синей.
Оставив балаган, ты ласке нежной рад.
Твои шафранные стихи меня разят.
Дитя и царь. Твой герб — Халдея в рдяном сплине.
Дороги заняты. Мы к хатам держим бег.
И мчится за тобой вослед Святой Георгий,
Как Командор. В дыму полночных оргий
Чахоточный Лафорг зажег тебя навек.
Пригрезится тебе: отец, вино и лебедь,
Бес мокрый, Франция и звезды в бурном небе.
Перевод С. Л. Рафаловича
