8 июня был день рождения у Вячеслава Абрамовича Лейкина.
Баллада о Логунове
Логунов сидел на кухне. Дуло.
Ужин пах. Жена ему паяла.
Возле правой задней ножки стула
ёмкость недобитая стояла.
Логунов четвертый час был молод,
Но в процессе самоупрощенья
Оказался дух его расколот
На две жажды: собственно и мщенья.
Мщенья? Но за что? Дела в порядке.
Быт вполне. На службе уваженье.
Разум сам с собой играет в прятки,
Лая на таблицу умноженья.
Мщенья? Но кому? С себя не спросишь.
Бога нет. Супруга взыщет сроком.
В общество калёный камень бросишь,
Может срикошетить ненароком.
Но однако жгло, однако жало,
Горлом шло, в затылке дребезжало,
Перетеребило всю утробу,
Постепенно воплощаясь в злобу.
Ладно. Логунов вернул бутыли
Ощущенье водоизмещенья
И поспал, чтоб угли поостыли.
Нет, не помогло. Хотелось мщенья.
Подавив короткую икотку
Крупной жизнерадостной отрыжкой,
Встал, сориентировал походку
И вернулся с записною книжкой.
Взрыл страницы. Вздрогнул шестикрыло.
Выел нифеля со дна стакана…
Так. На букву А. Аркаша — рыло.
Позвонил, потребовал Аркана.
Буква Б. Боровиков — барыга.
Охренели от его поборов.
В предвкушеньи сладостного мига
Позвонил. Застал: — Здорово, Боров!
В — Вайнштейн и тут же Валентина:
Сало на глазах и слизь на лапах.
Штейну вдул, какая тот скотина,
Валентине в душу и про запах.
Громова не оказалось дома.
Дал по телефону телеграмму.
Долго переспрашивали: — Гомо?
Дальше как? — совсем запутал даму,
Но однако приняли. Давыдов
Подментован. Зуева — дешёвка.
Клейна испугал, такое выдав,
Даже стало самому неловко,
Впрочем, ненадолго. Николаев
Ждал звонка. Предупредили, гады.
Логунова падалью облаяв,
Получил по полной. Без пощады.
Три часа в пределах алфавита
Ликовало сердце Логунова.
На год впредь плелась nuova vita,
Vita восхитительно nuova.
Чтоб затем по этому же списку,
По вконец запутанным орбитам
Совершать визиты не без риску
Оказаться изгнанным и битым.
Чтобы полость жизнью начинялась,
А не мутью вермута дрянного.
Не сочилась чтоб, а сочинялась
Цель существованья Логунова…
Действуй, Логунов, твоя планида
От тебя, мятежного, зависит.
Действуй, а не то любая гнида
Над тобой права свои завысит.
Мсти. Свобода слаще карамели.
Плюй в колодец. Комбинируй стили.
Потому что что бы мы имели,
Если бы судьбе своей не мстили?
29 мая родился Тихон Васильевич Чурилин (1885 — 1946).
Москва, 1932
Песнь псов
Под вой осени,
Под гром голода,
Забудем как утро русское молодо,
Заутро ужасом будем скошены.
Вот двое псов —
Воют по восемь часов в истошь голосов.
Не поможет засов
От острых голодных басов.
— Два
Пса:
Косая,
Голован.
— Рьян, рьян, рьян я, зол, гол.
— Люта, люта, люта я, зла, зла, зла.
Зол
Лай —
Край
Всех зол.
Под вой ветра,
Под гром и хоры погромные голода,
Третия резкая песнь — взыв серебряный сеттера
Из сердца, которое молодо.
Январь 1918
Портрет
Изборождён не бороною,
Не плугом — трактором страстей,
Под бывшей сине-вороною
Волос вершиной — лоб чистей
И краше лба красавца Гете.
Лицо же грубо и темно,
Топорных рук с клише в газете
Злой оттиск, толстый, как бревно.
Лишь уши зодчий, как Растрелли,
Построив кружевом, — забыл
На голове, достойной тела,
А нос картофелиной вбил.
Спеша, он досутулил спину.
Ни роста не прибавил тут,
Ни мощности он Феба сыну.
Пусть уши антикой цветут!
Крадясь, выкрадывает старость
Волос слепительную синь,
А мозга солнечная ярость
Всё кружит сердце, Фебов сын.
И светятся виски седые,
Как зайчики двух зимних солнц,
Глаза же — солнца молодые,
Реальнейшая явь, не сон.
1939
Отчего такой мороз?
Свиреп, рассвирипел ещё как
Мороз и заскорузил щёки.
Дерёт, дерёт по коже щёткой,
А по носу — щёлк, щёлк, щёлк — щёлкает!
Мороз пылает — он не старец,
Он наш советский раскрасавец!
Людей по-нашему бодрит,
Лишь нос и щёки три, три, три!!
Он ветром северным «Седову»
Помог с братком обняться поздорову.
Ну, тут все выпили по малу,
Морозу ж капли не попало.
Всё по усам и растеклось
И превратилось во стекло.
Ну, тут мороз рассвирепелся,
Пары наддал и в холку въелся.
Да как пошёл щелкать по носу
И капитану, и матросу,
И гражданину СССР,
И мне, поэту, например.
Щелкал, щелкал, устал — и бросил.
А слёзы наши — заморозил.
Но это пиру не помеха:
Мы все и плакали от смеха.
1939
Марина Цветаева
* * *
Не сегодня-завтра растает снег.
Ты лежишь один под огромной шубой.
Пожалеть тебя, у тебя навек
Пересохли губы.
Тяжело ступаешь и трудно пьёшь,
И торопится от тебя прохожий.
Не в таких ли пальцах садовый нож
Зажимал Рогожин?
А глаза, глаза на лице твоём —
Два обугленных прошлолетних круга!
Видно, отроком в невесёлый дом
Завела подруга.
Далеко — в ночи — по асфальту — трость,
Двери настежь — в ночь — под ударом ветра…
Заходи — гряди! — нежеланный гость
В мой покой пресветлый.
