Мені однаково, чи буду
Я жить в Україні, чи ні.
Чи хто згадає, чи забуде
Мене в снігу на чужині –
Однаковісінько мені.
В неволі виріс меж чужими,
І, не оплаканий своїми,
В неволі, плачучи, умру,
І все з собою заберу,
Малого сліду не покину
На нашій славній Україні,
На нашій – не своїй землі,
І не пом’яне батько з сином,
Не скаже синові: «Молись.
Молися, сину: за Вкраїну
Його замучили колись».
Мені однаково, чи буде
Той син молитися, чи ні…
Та не однаково мені,
Як Україну злії люде
Присплять, лукаві, і в огні
Її, окраденою, збудять…
Ох, не однаково мені.
между 17 и 19 мая 1847
[VII] Н. Костомарову
Веселе сонечко ховалось
В веселих хмарах весняних.
Гостей закованих своїх
Сердешним чаєм напували
І часових переміняли,
Синємундирих часових.
І до дверей, на ключ замкнутих,
І до решотки на вікні
Привик я трохи, і мені
Не жаль було давно одбутих,
Давно похованих, забутих,
Моїх кровавих тяжких сльоз.
А їх чимало розлилось
На марне поле. Хоч би рута,
А то нічого не зійшло!
І я згадав своє село.
Кого я там, коли покинув?
І батько й мати в домовині…
І жалем серце запеклось,
Що нікому мене згадати!
Дивлюсь — твоя, мій брате, мати,
Чорніше чорної землі,
Іде, з хреста неначе знята…
Молюся! Господи, молюсь!
Хвалить тебе не перестану!
Що я ні з ким не поділю
Мою тюрму, мої кайдани!
19 мая 1847
Перевод М. А. Богдановича (1891-1917)
В неволе
III
В Украине ли, в Сибири ль будут
Томить, — не всё равно ли мне?
И не забудут иль забудут
Меня в далёкой стороне, —
Мне одинаково вдвойне.
В неволе взросши, меж чужими,
Я, не оплаканный своими,
В неволе плача и умру
И всё в могилу заберу;
И сгинет след мой, как в пустыне,
На нашей славной Украине,
На нашей — не своей земле.
И не промолвит матерь сыну,
Не скажет горестно: «Молись,
Молись, сынок: за Украину
Его замучить собрались».
И что мне, — будет иль не будет
Он так молиться в тишине?
Одно не безразлично мне:
Что Украину злые люди
Приспят, ограбят, — и в огне
Её, убогую, разбудят…
Ох, как не безразлично мне!
[VII] Н. И. Костомарову
Лучи весёлые играли
В весёлых тучках золотых.
Гостей безвыходных своих
В тюрьме уж чаем оделяли
И часовых переменяли —
Синемундирных часовых.
Но я к дверям, всегда закрытым,
К решётке прочной на окне
Привык немного, — и уж мне
Не было жаль давно пролитых,
Давно сокрытых и забытых,
Моих кровавых тяжких слёз.
А их немало пролилось
В пески полей, сохой не взрытых.
Хоть рута, хоть бы что взошло!
И вспомнил я своё село, —
Кого-то в нём я там покинул?
В могиле мать, отец загинул…
И горе в сердце низошло:
Кто вспомнит, в ком найду я брата?
Смотрю, — к тебе, чтоб повидать.
Земли черней, мой друже, мать
Идёт, с креста как будто снята.
Господь, тебя я восхвалю!
За то спою свой гимн суровый,
Что я ни с кем не разделю
Мою тюрьму, мои оковы.
