21 февраля родился Уистен Хью Оден (1907 — 1973).

* * *

Что у тебя на уме, мой кролик?
Разве мысли, как перья, в смерть растут?
Это любовь, или крадется жулик,
Или кража со взломом, или план растрат?

Глаза распахни, моя услада,
Руками рвись бежать от меня,
Жестом знакомое вновь исследуй,
Встань на закраине теплого дня.

Подымись в урагане огромным змеем,
Птиц распугай и воздух затми,
Хлынь на меня грозным прибоем,
Сердце мое страхом возьми.

Перевод И. К. Романовича

Управляющие

В недоброе старое время не так уже плохо бывало.
На самой верхней ступеньке
Было занятно сидеть — успех приносил
Уйму приятных вещей:
Свободное время, обеды со множеством блюд,
Всё больше и больше дворцов,
Куда понапихано столько всего —
Девушек, книг, лошадей, —
Что вряд ли успеешь всем этим заняться; и в гору
Тебя на носилках несут, а ты наблюдаешь,
Как другие плетутся пешком. Править было одно удовольствие,
Когда на рубашке карты игральной
Ты смертный писал приговор, продолжая игру
Новой колодой. Но почести ныне
Не столь приятны и ощутительны, так как
Характер властей предержащих,
С которыми дело имеем — теперь уж не тот.
Есть среди них, например, хотя бы один,
Который Героя Трагедии напоминает
Или Платона Святого ученика?
Разве художник какой-нибудь изобразил бы
Такого владыку, что триумфально всплывает
Из глуби озерной верхом на дельфине, нагим,
Под зонтиком из херувимов?
Смогли бы они, правители наши, хотя б попытаться вести себя так,
Как настоящие цезари, с собою один на один
Иль когда пили в кругу закадычных друзей
С душой нараспашку, выложив начисто всё
Об окружающем мире? Сомнительно это.
Последнее слово о том, как нам жить или как умирать,
Исходит теперь от таких спокойных людей,
Что работают слишком упорно в залах слишком больших
И цифровым языком излагают суть дела и нужные меры.
Из сэндвичей маленький завтрак опрятно
Пред каждым стоит на подносе. Еды рацион,
Который взять они могут одною рукой,
Не отрывая глаз от бумаги, которую надо
Двум секретаршам отдать, чтоб в досье положить, —
От вопросов, которые не разрешит никакая улыбка.
Машинки трещат как кузнечики, не умолкая,
В зное беззвучном полуденного перерыва,
Когда, в разговор их фривольно врываясь, из леса,
Которому не причинили вреда наши войны и клятвы,
Доносится запах цветов и песенки птиц,
Что не будут голосовать никогда
И совсем не заметят тех отличительных черт,
Что влюбленный подметит инстинктом,
А полицейского выучить можно такие черты
Подмечать. А глубокою ночью
Окна их светятся ярко,
А за спинами их, что над докладом согнулись,
Повсюду, на каждом углу, там, на земле —
Вечно присутствуют, как божество или недуг,
Те, что явились причиной во всех отношеньях
Того, что правители так утомились, — слабые те,
Невнимательные, для которых лишь бы найти,
На кого бы свалить всю вину. Ну, а если,
Чтоб с силами снова собраться,
Развлечься правителям бы захотелось, —
То их величие губит шеф-повар кивком
Или взгляд балерины, — тех, для кого неопасно
Паденье любого начальство.
Править наверно — призванье,
Как хирургия или скульптура, но не в любви
К делу и не в деньгах состоит наслажденье,
А в понимании необходимого риска,
В уменье проверить свое мастерство,
В задаче, которая — если она трудна —
Сама себе служит наградой.
Но, может быть, следует упомянуть и о том,
Что во времена вроде наших,
Когда, наугад поступая, правители могут
Свершить роковую ошибку, —
Служить утешеньем им может тот факт,
Что они причислены к избранным тем,
Для которых (если всё кончится крахом)
Зарезервируют место на самом последнем
Аэроплане, несущемся из катастрофы.
Нет! Всерьез их никто не жалеет
За их озабоченный вид и замедленный шаг,
И они вам не скажут спасибо, если вы пожалеете их.

Перевод И. В. Елагина