6 ноября родился Александр Соломонович Рапопорт [Големба] (1922 — 1979).
* * *
Пела прелестная юная женщина,
пела с открытой эстрады в саду,
чуточку нагло, немного застенчиво,
людям в забаву, себе на беду.
Глядя в партер, как в огромное зеркало,
голое вздергивала плечо,
каждое русское слово коверкала,
но становилась милее еще.
Ведь от Варшавы до Клязьмы и Сетуни
были мы все от нее без ума,
и показалось нам, что с кастаньетами
к нам приближается Нежность сама.
Нежность беспечная, резвая, краткая,
тополя нежность и нежность ольхи,
нежность, с которой, склонясь над тетрадками,
в юности мы сочиняли стихи.
Женская нежность в ее неизбежности,
сколько в ней было любви и тепла,
сколько в ней было покорной мятежности,
страсти, тревоги, сожженной дотла!
Стала листва серебриться на тополе,
в кроне запутался дальний рассвет.
Громко, отчаянно люди захлопали,
и поклонилась певица в ответ.
Нет, не заморской изысканной новости
яростно рукоплескали они:
нежности — той, что нужнее суровости,
нежности — той, что бессмертью сродни.
Образ корабля
Не призрак длинного рубля
влечет в далекие скитанья,
а некий блеск, земное таянье
и водный образ корабля.
Он где-то там — на грани вод,
описанный в житейских книгах,
он где-то там — на грани вод,
в атмосферических веригах
еще не узнанный — плывет.
Не призрак длинного рубля
меня влечет в простор стихии,
а подчиненный мусикии,
предвечный, как зрачки сухие,
морозный образ корабля.
Плыви. Отчаливай. Звени.
Томись в девическом законе
и в паруса на небосклоне
лазурь безумья заверни!
* * *
Этот месяц согбенных желаний
удавился на башенном кране
и висит над затеями кровель
с тишиной мироздания вровень.
А над ним вьются млечные тропки,
и звенят, словно полые стопки,
пожилые астральные сферы,
и чихают милиционеры.
И плащом прорезиненным полночь
зашуршала над вешней Москвою:
полночь, полночь, ты рюмки наполнишь
виноградною влагой живою.
Но и это бродившее сусло
нам отраду принесть не сумеет:
пересохли веселые русла
и былая отвага немеет.
Этот месяц согбенных желаний
вновь с астральною музыкой вровень:
он качнулся, подобно шаланде,
на причале ощеренных кровель.
* * *
Я живу на земле, я земной,
я люблю эту влажную землю,
я приемлю и стужу и зной,
я и горе и радость приемлю.
Потому что степная земля
опьянила меня с колыбели,
потому что ее тополя
над моим пробужденьем шумели.
Потому что ее ковыли
поутру распушили султаны,
потому что ее журавли
окликают меня неустанно.
Потому что вода молода,
только стоит к воде наклониться,
потому что большая вода
по весне замутила криницу.
Потому что, почти невесом,
о края облаков спотыкаясь,
на тележное колесо
опустился серебряный аист.
