16 марта родился Николай Михайлович Языков (1803 — 1847).

Весна

Великолепный день! На мягкой мураве
Лежу, — ни облачка в небесной синеве!
Цветет зеленый луг; чистейший воздух горный
Прохладой сладостной и негой животворной
Струится в грудь мою, — и полон я весной!
И вот певец ее летает надо мной,
И звуки надо мной веселые летают!
И чувство дивное те звуки напевают
Мне на душу; даюсь невольно забытью
Волшебному, глаза невольно закрываю:
Легко мне, так легко, как будто я летаю
Летаю и пою, летаю и пою!

Весна 1842, Рим

Песня

Счастлив, кому судьбою дан
Неиссякаемый стакан:
Он бога ни о чем не просит,
Не поклоняется молве
И думы тягостной не носит
В своей нетрезвой голове.

С утра до вечера ему
Не скучно — даже одному:
Не занятый газетной скукой,
Сидя с вином, не знает он,
Как царь, политик близорукий,
Или осмеян, иль смешон.

Пускай святой триумвират
Европу судит невпопад,
Пускай в Испании воюют
За гордой вольности права —
Виновных дел не критикуют
Его невинные слова.

Вином и весел и счастлив,
Он — для одних восторгов жив.
И меж его и царской долей
Не много разницы найдем:
Царь почивает на престоле,
А он — забывшись — под столом.

Август — начало сентября 1823

П. А. Осиповой

Благодарю вас за цветы:
Они священны мне; порою
На них задумчиво покою
Мои любимые мечты;
Они пленительно и живо
Те дни напоминают мне,
Когда на воле, в тишине,
С моей Каменою ленивой,
Я своенравно отдыхал
Вдали удушливого света
И вдохновенного поэта
К груди кипучей прижимал!
И ныне с грустию утешной
Мои желания летят
В тот край возвышенных отрад
Свободы милой и безгрешной.
И часто вижу я во сне:
И три горы, и дом красивый,
И светлой Сороти извивы
Златого месяца в огне,
И там, у берега, тень ивы —
Приют прохлады в летний зной,
Наяды полог продувной;
И те отлогости, те нивы,
Из-за которых вдалеке,
На вороном аргамаке,
Заморской шляпою покрытый,
Спеша в Тригорское, один —
Вольтер, и Гете, и Расин —
Являлся Пушкин знаменитый;
И ту площадку, где в тиши
Нас нежила, нас веселила
Вина чарующая сила —
Оселок сердца и души;
И все божественное лето,
Которое из рода в род,
Как драгоценность, перейдет,
Зане Языковым воспето!
Златые дни! златые дни!
Взываю к вам, и где ж они?
Теперь не то: с утра до ночи
Мир политических сует
Мне утомляет ум и очи,
А пользы нет, и славы нет!
Скучаю горько, и едва ли
К поре, ко времени пройдут
Мои учебные печали
И прозаический мой труд.
Но что бы ни было — оставлю
Незанимательную травлю
За дичью суетных наук, —
И, друг природы, лени друг,
Беспечной жизнью позабавлю
Давно ожиданный досуг.
Итак, вперед! Молюся богу,
Да он меня благословит,
Во имя Феба и харит,
На православную дорогу;
Да мой обрадованный взор
Увидит вновь, восторга полный,
Верхи и скаты ваших гор,
И темный сад, и дом, и волны!

1827

Морское купанье

Из бездны морской белоглавая встала
Волна, и лучами прекрасного дня
Блестит, подвижна́я громада кристалла,
И тихо, качаясь, идет на меня.
Вот, словно в раздумьи, она отступила,
Вот берег она под себя покатила
И выше сама поднялась, и падет;
И громом, и пеной пучинная сила,
Холодная, бурно меня обхватила,
Кружит, и бросает, и душит, и бьет,
И стихла. Мне любо. Из грома, из пены
И холода — легок и свеж выхожу,
Живее мои выпрямляются члены,
Вольнее дышу, веселее гляжу
На берег, на горы, на светлое море.
Мне чудится, словно прошло мое горе,
И юность такая ж, как прежде была,
Во мне встрепенулась, и жизнь моя снова
Гулять, распевать, красоваться готова
Свободно, беспечно — резва, удала.

17 июня 1840, Ницца

15 марта родился Григорий Александрович Корин [Годель Шабеевич Коренберг] (1926 — 2010).

Из стихов о А. А. Тарковском

Нога

На войне потерял ногу,
и на ремне
железную
понемногу
научил ходьбе,
и подчинился судьбе,
и слава богу!
Но с годами
нога,
оставленная
за надолбами и рвами,
стала являться во сне,
и к пальцам, которых нет,
стал притрагиваться
дрожащими руками.
Но приходил рассвет,
и все становилось на место.
А потом
объявился фантом,
словно ножом
по ране
или щепоткой соли,
и такие накатывали боли,
что несуществующую ногу
искал уже и ночью и днем,
как там, под огнем,
и в конце концов
сверхчеловеческой стала ее доля.
И теперь,
кто бы ни пожаловался,
жена, сын, внук ли
на беду или боль,
все сжимается в обрубке,
словно он – душа,
побывавшая в мясорубке,
и на все отвечает
и сострадает
и человеку,
и подбитой голубке.
А то,
что было душой,
стало духом,
и обладает невероятным слухом,
и все про себя таит,
и никому не говорит заранее,
где и что произойдет
в мироздании.

* * *

Петух поет! Какая редкость
В голодный бесприютный год.
Пророческая светит ветхость,
И ветхий дремлет небосвод.

Печать ее на всем: рубахе,
Ботинках стоптанных, пальто,
И ворот черный в редком прахе,
Все превращается в ничто.

Петух поет! Трехкратным кличем
Готов кому-то пособить,
Его нечаянным величьем
Заслушаешься. Как тут быть?

Поет петух! И чем ответить
На вызов жизни, голи, нам,
На неожиданном рассвете
И жалким дням и жалким снам.

Поет и все! Нигде не виден,
И не вблизи и не вдали,
Поет ли он, кричит в обиде,
Еще неясно для земли.

В каком убежище он, скрытый
От нас, от хищнических глаз.
Поет петух! Давно забытый,
Все воскрешающий рассказ.

* * *

Не сосна меня бранила
И не ель лгала,
А на мне тупая сила
Душу отвела.
Обещала теплый угол,
Завела в тупик,
От угла остался уголь,
Белый прах от книг.
Стал играть мне на свирели
Искрометный бес,
Но уже дышал на теле,
На груди мой крест.
По уши в золе и прахе
Я стоял один
Перед елью, как у плахи,
Этой ели сын.
Я сказал: “О, Божья милость,
В чем моя вина?”
И ко мне легко склонилась
Юная сосна.
И открылось сразу небо,
И открылся дом,
Где сто лет, казалось, не был
Я — в раю земном.

Закат

Есть в одиночестве заката,
В его блуждающем огне,
И в облаках его награда,
Высоко явленная мне.
О, сколько вижу силуэтов
И лиц, ушедших навсегда,
Когда на красный стержень света
Собьется облаков гряда.
Пусть брат едва ль похож на брата
И мать — на мать,
Но там, вчерне,
Стезю их вечного возврата
Огонь вверху рисует мне.
В цветном его великолепье,
В преображеньях рук, лица —
И он является мне в небе,
Отец, как облако-овца.
И голова его, и руки
Преувеличены стократ,
Лежит спокойно он без муки
И мне велит смотреть в закат.
И я стою сосредоточен,
Волнению предела нет,
Пока в прощальной пене клочьев
Не разлетится белый свет.