23 августа родился Дмитрий Алексеевич Шаховской [Архиепископ Иоанн] (1902 — 1989).

* * *

Когда тревога сокровенней,
Благословенней к тайнам путь…
Не тронь весну земли весенней,
Воспоминание забудь.

Сойди в поля к забытым древам,
И пусть твой плач идет туда,
Где томнолиственным напевом
Дрожат лесные города.

Преодоление пыли

Я поднимаю пыль. И с каждым шагом
Я поднимаюсь над землей, как пыль.
Пылятся незабудки по оврагам,
Пылится память, как сухой ковыль.

В глубинах пыли тлеют мира сваи.
Я пылью покрываюсь и грешу.
Пылится все во мне. Я пыль смываю
И снова поднимаю, и ношу.

Но эта пыль уйдет в одно мгновенье,
Настанет чистоты великий час,
И воссияет новое творенье,
И воскресит Господь из пыли нас.

Чудесное от вечности восстанет
И будет вечно близким и живым.
И пыль чудесна — ведь ее не станет,
Она преобразится в звездный дым.

Земля

Шар такой чудесной выточки,
А висит на чем — не знаю.
Может, он висит на ниточке
Меж несчастием и раем,
Между слабостью и силою,
И висеть до срока надо, —
Полюбите эту милую
Землю, пахнущую садом.

Синай

Где синеет Галилея,
Светит миру белой раной,
Как озерная лилея,
Кроткий Ангел гор Ливана.

А над миром смерть струится,
Раскаленный дух пустыни
Черной кровью в далях стынет,
Убивает в небе птицу.

Моисей идет, бледнея,
Никого не узнавая,
Где арабы, где евреи —
Не понять в песках Синая.

У песков его предгорных
Продают в Египет брата,
И телец пасется черный,
Опоенный черным златом.

Все народы мира — дети,
Смерть играет с ними в скалах,
И идет на них оскалом
Двадцать первое столетье.

Не оливам, а кумирам
Люди власть земную дали.
И все громче звук над миром
Разбиваемых скрижалей.

20 августа 2014 года скончался Борис Владимирович Дубин.

* * *

Век вьюжный, век волчий…
Эдда

Век спотыкливый, где ты главу преклонишь?
Рос на чужих хлебах, с чем отойдешь в дорогу?
Что в глухомань степную, перегорев, заронишь —
первый снежок посул? полуночную тревогу?

Время осипло в обгрызенной флейте быта.
Слово осыпалось вялой, махровой сплетней,
стало навозным росчерком «Общепита»,
стыло грязнотцей на грубом рядне в передней.

Зяблая кровь в пересохшей трубе курлычет.
Дым на стекло откинул витую проседь.
Поторопись с прощаньем: сейчас покличут,
слова не скажут и ни о чем не спросят.

Эвридика

До срока тешит эта прихоть:
послушным звуком камни двигать
и привораживать зверей.
Но сам в себе не властен голос,
крепчает кровь, и ни на волос
не отвести судьбы своей.

Вот каково поэту было,
когда вся жизнь, комочком пыла
и сгустком света, в немоте
непоправимой отдалялась
и — соль земная — растворялась
в потусторонней темноте.

Путник

Тропа ведет сомлевшей бузиной.
Соцветий дробь и одурь москатели.
Скрипят мостки. Виски похолодели:
ручей в лощине, сумрак погребной
и вспышки паутинной канители.

Юлит под сводом комариный рой.
Пригорком ключ пробился у излуки.
Обнесена булыжною грядой
хрустальная косица. Под водой
темнеют камни — и светлеют руки.

Отрёт лицо, приляжет на гранит,
листок бахромке пузырей отдует.
Вода каленый чуб пошевелит,
сухие губы мягко поцелует.

Высокий ветер

Крапивница над головою
вильнет — и опять ни души,
да в сизой, слежавшейся хвое,
как бисер, шуршат мураши.

Жара паутинкой лоснится,
и луч, пронизав сухостой,
дремотно щекочет ресницы
своей стрекозиной слюдой.

Но сумрачно, мерно и грозно,
не шапкой одной шевеля,
всем кряжем расходятся сосны
от макушки и до комля

и с грохотом крона на крону
идут, но в такой вышине,
что это понятнее грому
и туче слышнее, чем мне.