15 октября был день рождения у Ирины Александровны Евсы.
«Поезд». Читает автор
Поезд
И, вертясь, трясет нечесаной головой,
и сопит, с часами блеклый пейзаж сверяя.
Наш состав по водам движется, как живой.
Хлороформом пахнет наволочка сырая.
Всех достал, трещотка (вот уж не повезло!):
мол, стекло в подтеках, чай не разносят утром;
чем лечить подагру; кто изобрел весло,
москалям сейчас вольготнее или украм.
Выясняет нудно: вторник или среда?
То ли он, хлебнув, куражится, то ли бредит.
А еще все время спрашивает: куда
этот поезд едет?
Но уже глупца назначил своим врагом
с верхней полки дядька. И настучал на «гада».
— Вы его куда — с вещами? — В другой вагон.
Проводник суров: «Постель не бери. Не надо».
Тут законы круты: если чужак — свали.
В коридоре — пусто. Шторки раздвинешь — голо.
Но все глубже, глубже — в сумрачные слои —
проникает поезд из одного вагона,
заливая светом логово темноты,
где цветут, кренясь, медуз голубые маки,
где, со дна поднявшись, ляхи и гайдамаки
подплывают к нам, как рыбы, разинув рты.
* * *
Не парься, будем живы — не помрем.
Пусть прочие заботятся о прочем,
пока полуистлевшим янтарем
еще слезятся линии обочин.
Ты, с неизменной фляжкою в руке, —
не Марио давно. А я — не Тоска.
Мы заслужили право быть никем
в толпе курсантов около киоска.
Не врать, не рвать подметки на ходу,
подачки не выпрашивать у власти,
глотая растворимую бурду
на правом берегу проезжей части,
где с двух сторон плывущие авто,
притормозив, сигналят странной тетке
в берете плоском, в драповом пальто,
застывшей перехода посередке.
Недвижно, словно Лотова жена,
стоит себе. На всё и всех забила,
как будто нечто важное она
вдруг вспомнила или забыла.
* * *
Пятые сутки баржу болтает в море.
Умный дурак мне пишет, что всем кранты.
На берегу коты застывают в ссоре,
прямоугольно выгнув свои хвосты.
Спорить не стану: шар наш — ковчег без трапа.
Правда, коты считают, что выход есть.
Черный — за Клинтон, рыжий (верняк!) — за Трампа.
Морда в бугристых шрамах и дыбом шерсть.
Дует восток, ломая зонты на пляже,
круг надувной катя по волне ребром.
Фуры вдоль трассы. И никакой продажи
у торгашей, пока не пойдет паром.
Жалко водил, заснувших на жесткой травке.
Мелкого жаль, что, круг упустив, гундит;
жалко народ, что ринулся делать ставки
на кошаков… Мне пофиг, кто победит
там или здесь — под этой, летящей криво
гиблой волной, сводящей запал к нулю.
Сидя на парапете с бутылкой пива
и сигаретой Winston, я всех люблю.
