23 апреля родился Анатолий Генрихович Найман (1936 — 2022).

* * *

Я знал четырех поэтов.
Я их любил до дрожи
губ, языка, гортани,
я задерживал вздох,
едва только чуял где-то
чистое их дыханье.
Как я любил их, боже,
каждого из четырех!

Первый, со взором Леля,
в нимбе дождя и хмеля,
готику сводов и шпилей
видел в полете пчел,
лебедя — в зеве котельной,
ангела — в солнечной пыли,
в браке зари и розы
несколько букв прочел.

Другой, как ворон, был черен,
как уличный воздух, волен,
как кровью, был полон речью,
нахохлен и неуклюж,
серебряной бил картечью
с заброшенных колоколен,
и френч его отражался
в ртути бульварных луж.

Третий был в шаге лёгок,
в слоге противу логик
летуч, подлёдную музыку
озвучивал наперед
горлом — стройней свирели,
мыслью — пружинней рыбы,
в прыжке за золотом ряби
в кровь разбивающей рот.

Был нежен и щедр последний,
как зелень после потопа,
он сам становился песней,
когда по ночной реке
пускал сиявший кораблик
и, в воду входя ночную,
выныривал из захлёба
с жемчугом на языке.
………………………………

Оркестр не звучней рояля,
рояль не звучней гитары,
гитара не звонче птицы,
поэта не лучше поэт:
из четырех любому
мне сладко вернуть любовью
то, что любил в начале.
То, чего в слове нет.

Общая теория пчелы

Пчела садится на цветок,
вонзает в завязь хоботок,
целует пест. Цветок пылает.
Пчела пускается в полет,
античный срыгивает мед —
и луг, меж делом, опыляет.

Полет пчелы не так уклюж,
как ливня по зерцалу луж
пробег, как клин пернатых странниц,
как пламя, как эскадра туч, —
он рван, он ровен. Но певуч.
Он здесь — и нет его. Он — танец.

На север жало, лоб на юг,
на запад и восток вертлюг
нацелен крыльев: это компас
и крест — как, скажем, Южный Крест,
как Космос сам — откуда треск
ее улавливает корпус.

Полет тяжел — как по шитью
стежки, которые дитю
доверили, чтобы дорогу
нашло назад, пока в раструб
цветка свой полый вводит круп
пчела, как эмбрион в утробу.

Ее знобит. Слабеет зной.
Цветок нисходит в перегной,
в суглинок, в слякоть, в глину, в уголь.
О, лимб растений — торф и пар!
Пчела же, в брошку и футляр
истлев, к нулю приводит убыль.

Итак, да здравствует пчела!
Она, как барышня, мила —
из горничных, из бесприданниц.
В ее полете — трудный ритм:
им запечатан сот, как Рим;
им собран рой, как дым. Он — танец.

Колыбельная Софье

Муха спит на потолке,
рыба спит на плавнике,
птица дремлет под крылом,
пес под письменным столом.

В центре неба спит звезда,
спит толпа туда-сюда,
поезд спит на всем ходу,
спит пчела в своем меду.

Спит овца с волчицей врозь —
вместе плохо им спалось,
спит зима белым-бела,
вся земля в постель легла.

Всех на свете клонит в сон,
спит на кафедре Джон Донн,
спят в церквах колокола,
спи, Джон Донн, твоя взяла.

Спи, Владимир Соловьев,
на перине мудрых слов,
больше их не тронь, не трать
на Софию, дай ей спать.

Спи, София — Соня, спи.
Перед сном сходи пипи,
в теплоту и мякоть ляг,
как лягушка и хомяк.

Слышит Бог твой сонный вздох,
сосчитай теперь до трех,
спи, как снег, трава и мышь —
тихо, тихо. Вот и спишь.

186