3 декабря 1954 года в Молдавии родился Олег Владимирович Вулф. Покончил с собой 21 июля 2011 года в США.

* * *

Человек бурятский, сырой лицом,
серый лицом. Выношенный отцом
двубортный выглядел молодцом.
Выглядел на потом. Затем,
что перемена тел.

Простыню перегона тянул вагон
за вагоном. Было пурге невмочь
ступу в воде толочь.
Коммунален, как мысль слепца,
плацкарт с головы, с конца.

Серочь, обморочь. Запах вод.
Шорох звуков и их поход
дальше, в проход.
Духу дышалось и там, где нет.
Щерился узкий свет.

Бурят подумал, что жизнь была
дольше пьянки, когда она
исходит, так и не нащупав дна.
— Ну-у-у, дядя моя! — он сказал себе
и сыграл на губе.

Ночь легла в молоко. Стрелец
молча глядел в люберец-елец
станции и перемены мест.
Плакал ребенок, и был так мал,
что был девочкой и не спал.

Дождь

В потёмках дождь, как через лес мордва,
на войлоке выходит в острова,
и ты глядишь на световые пятна
и слушаешь, как там отводят ветвь,
чтоб лучше разглядеть окно и дверь,
и говорят неслышно и невнятно.

Дождь рушится в себя, как рушат дом,
в котором за обеденным столом,
под грохот, гомон, шум его и гам ты
уснул, не погасив настольной лампы,
и светом окружён со всех сторон,
к которому склоняются гиганты.

И вот ты спишь и выселен во сне
в отечество дождя, и там, вовне
ты видишь сад, и чёрные равнины
распутиц, и подруга и жена
смеющиеся отворяет рамы,
внезапным отсветом озарена.

И лето следом сходится в окно.
И светом полотно занесено,
на стол наброшенное, дно на дно
уставленное донышками света,
и разговор уходит от предмета
в сетчатку лета, сумерек рядно.

Мели свою емелю, гильгамеш
дождя и гула, мирозданий меж
толкуй своё на скаредной равнине,
на сумрачной равнине постовой,
на чёрной горловине узловой,
на государства серой мерзловине.

Простенок, полустаночек, пустырь.
Забелят дырку, выдернут костыль.
Подстанция, ораторов саратов.
Никто тому виной, что вот те на.
И если это ад или стена,
так вот те руль и вот те рубль адов.

Ведь сказано же не тобой и мной,
что есть небесный суд и суд земной,
а этим мраком, всей его толпою,
равнины непроглядною толпой,
которою за мною и тобой
завалят след, за мною и тобою.

И дождь идёт за нами потому
дворами, пустырями, что ему
не проще выйти в пуговицу эту,
чем нам с тобой в единое ушко
двойною нитью. И куда ни шло,
живём, пообтираемся по свету.

Погасят свет за нами, вот тогда
мы станем частью правды, и вода
сойдёт в низины, броды, загарани,
уйдёт в породу пустошей, пустынь.
Забелят дырку, выдернут костыль,
забитый в сердце загодя, заране.

* * *

Николай Нидворяша, спой мне грустное дореми,
как на воре шапкой горит звезда,
как свобода приходит с наганом, и до Рени
жирная неба пашется борозда.

С пересадкой поезд считает свои глотки:
чемоданы, пасынков. Обыкновенно здесь
при хронических мохерах носят вязаные платки,
и событья безжалостны, вопреки нужде.

Как значок зажимает девочка в кулачке,
так заначки свои сторожила жизнь.
Там горбатый ворон с пеночкой на зрачке,
чайник, шарф и дорога. Иди ложись,

сосчитай от одного до сна.
На последний стук переходит слух.
Тишина — как в ухе саднит блесна,
и как волчий билет, не уйдёт из рук.

Путник

Вечером нечего,
Речка нейдёт в ведро.
Вечево во облацех,
нечтое вечеро.

Гуси себя скрипят
с головы до пят.
Вечеро спичное.
Начисто утречно, птичное.

Судьбяна изба,
Прятала ос в меху.
Сослепу с поезда
Вышел, бос в снегу.

Баба, взболтай мирку
лубяной водой.
Дай обспичкаю, люльку выскоблю.
Дай тебя одну люблю-вылюблю.

Знаешь, где умирать умирает шмель?
В солнечных деревнях, у швей.
Ты возьми у неё шинель
Укрой нежней.

3 декабря родился Григорий Саввич Сковорода (1722 — 1794).

Сад божественных песней

Песнь 18-я

Господь гордым противится,
смиренным же дает благодать.

Ой ты, птичко жолтобоко,
Не клади гнезда высоко!
Клади на зеленой травке,
На молоденькой муравке.
От ястреб над головою
Висит, хочет ухватить,
Вашею живет он кровью,
От, от! кохти он острит!
Стоит явор над горою,
Все кивает головою.
Буйны ветры повевают,
Руки явору ломают.
А вербочки шумят низко,
Волокут мене до сна.
Тут течет поточок близко;
Видно воду аж до дна.
На что ж мне замышляти,
Что в селе родила мати?
Нехай у тех мозок рвется,
Кто высоко в гору дмется,
А я буду себе тихо
Коротати милый век.
Так минет мене все лихо,
Щастлив буду человек.

Конец.

Песнь 9-я

Святому Духу. Из сего:
Дух Твой благий наставит мя на землю праву.
Снизшед языки слия. Разгласная возшуме.

Голова всяка свой имеет смысл;
Сердцу всякому своя любовь,
И не однака всем живущим мысль:
Тот овец любит, а тот козлов.
Так и мне вольность одна есть нравна
И безпечальный, препростый путь.
Се — моя мера в житии главна;
Весь окончится мой циркуль тут.

Ты, святый Боже и веков творец,
Утверди сие, что сам создал.
При тебе может все в благий конец
Так попасти, как к магниту сталь.
Аще ж не право зрит мое око,
Ты мене, отче, настави здесь;
Ты людских видиш, сидяй высоко,
Разных толь мнений безщетну смесь.

Тот на восточный, сей в вечерний край
Плывет по щастье со всех ветрил,
Иной в полночной стране видит рай,
Иный на полдень путь свой открыл.
Один говорит: вот кто-то косит!
А другий спорит: се ктось стрижет,
А сей: у воза пять кол, голосит.
Скажи: кий бес нам в прах мысль сечет?

Конец.

Песнь 28-я

Возлети на небеса, хоть в версальскии леса,
Вздень одежду золотую,
Вздень и шапку хоть царскую;
Когда ты невесёл, то всё ты нищ и гол.
Проживи хоть 300 лет, проживи хоть целый свет,
Что тебе то помогает,
Естли сердце внутрь рыдает?
Когда ты невесёл, то всё ты мертв и гол.
Завоюй земный весь шар, будь народам многим царь,
Что тебе то помогает,
Аще внутрь душа рыдает?
Когда ты невесёл, то всё ты подл и гол.
Брось, пожалуй, думать мне, сколько жителей в луне!
Брось Коперниковски сферы
Глянь в сердечные пещеры!
В душе твоей глагол, вот будеш с ним весёл!
Бог есть лутчий астроном, Он наилутчий економ.
Мать блаженная натура
Не творит ничто же здура.
Нужнейшее тебе найдеш то сам в себе.
Глянь, пожалуй, внутрь тебе: сыщешь друга внутрь себе,
Сыщеш там вторую волю,
Сыщеш в злой блаженну долю:
В тюрьме твоей там свет, в грязи твоей там цвет.
Правду Августин певал: ада нет и не бывал,
Воля — ад твоя проклята,
Воля наша — пещь нам ада.
Зарежь ту волю, друг, то ада нет, ни мук.
Воля! О несытый ад! Все тебе ядь, всем ты яд.
День, нощ челюстьми зеваеш,
Всех без взгляда поглощаеш;
Убий ту душу, брат, как упраздниш весь ад.
Боже! О живый глагол! Кто есть без Тебе весёл?
Ты един всем жизнь и радость,
Ты един всем рай и сладость!
Убий злу волю в нас, да Твой владеет глас!
Даждь пренужный дар нам сей; славим Тя, Царя царей.
Тя поет и вся вселенна,
В сем законе сотворенна,
Что нужность не трудна, что трудность не нужна.

Конец.

1753 — 1785

Арсений Тарковский

Григорий Сковорода

Не искал ни жилища, ни пищи,
В ссоре с кривдой и с миром не в мире,
Самый косноязычный и нищий
Изо всех государей Псалтыри.

Жил в сродстве горделивый смиренник
С древней книгою книг, ибо это
Правдолюбия истинный ценник
И душа сотворенного света.

Есть в природе притин своеволью:
Степь течет оксамитом под ноги,
Присыпает сивашскою солью
Черствый хлеб на чумацкой дороге,

Птицы молятся, верные вере,
Тихо светят речистые речки,
Домовитые малые звери
По–над норами встали, как свечки.

Но и сквозь обольщения мира,
Из–за литер его Алфавита,
Брезжит небо синее сапфира,
Крыльям разума настежь открыто.

1976