14 октября 1938 года родился Юрий Аркадьевич Карабчиевский. Покончил с собой 30 июля 1992 года.

* * *

С утра живописец не ел ничего,
слабел, наполняясь истомой.
И Силы Небесные вместо него
водили рукой невесомой.
Осталось немного: иные места
подправить, и день этот прожит.
Он тяжкое бремя на плечи холста
с дрожащих — его — переложит.
Теперь бы настойки глоток, а нето —
хинину, довольствуясь малым.
И ноги не этим линялым пальто —
тяжелым укрыть одеялом…
И пользуясь тем, что он слушает мглу,
а мысли просты и убоги,
знакомая похоть садится в углу,
нахальные вытянув ноги.
В глазах у нее — и еда и питье,
дыханье ее — неотвязно.
И только беспамятство и забытье
спасают его от соблазна…

1967

* * *

Огромные гири ползут, отмеряя века.
В огромной квартире четыре живут старика.
Три, впрочем старухи, один же и точно, старик.
Ничто их, ни мухи, ни стук не тревожит, ни вскрик.
А в комнате каждой впечатаны в пол сундуки.
И тяжкой поклажей полны от доски до доски.
И каждый окован, и каждый оправлен в металл.
А сколько там комнат, никто никогда не считал.
А я в закуточке сижу, не снимая пальто.
Дошедший до точки чужак, самозванец, никто.
Огромную книгу держу в потрясенных руках.
И к этому мигу другой не прибавлю никак.
Ах, только б украдкой его оттянуть, этот миг.
Когда на площадку сойдет попрощаться старик.
И я, обреченный, растаю, тумана верней.
В толпе отрешенной, в мелькании серых теней.

1968

* * *

Запах мокрого снега — пароль беспокойного дня.
Замедление бега зимы, стерегущей меня.
Проявление снимка, которому тысяча лет:
озарение, дымка и снова затерянный след.
Снова та же дорога, опять голубые столбы.
Голубая тревога далекой весенней трубы.
Тихий голос оттуда. И не поднимая лица,
ожидание чуда. Всему вопреки. До конца.

1968

Прощание с друзьями

Оделись. Стоят, балаганят.
Безвыходно. Душно. Трясет;
Никто никого не обманет,
никто никого не спасет.
Спускаются. Хлопают дверью.
Смеются. Молчат. И опять…
Что хуже всего: я им верю
и все же пытаюсь понять.
Дурацкое свойство рассудка —
искать существо и костяк.
То — шутка, а это не шутка.
То — важно, а это пустяк…
Ты знаешь, сегодня мне жутко.
Не в меру, не просто, не так.
Сегодня, в тоске коридора,
испарину чувствуя лбом,
я понял бессилие спора —
любого, с любым, о любом.
Впервые за многие сроки
я понял далекий намек:
мы так же с тобой одиноки,
как каждый из нас одинок.
И как этот факт ни обыден,
а холод прошел по спине…
Погасим же свет и увидим,
посмотрим, увидим в окне,
как в ночь удаляется кто-то,
в снегу оставляя тропу…
И на три крутых поворота
закроем свою скорлупу.

1969

256