Стихотворение дня

поэтический календарь

Сергей Третьяков

20 июня 1892 года родился Сергей Михайлович Третьяков. Расстрелян 10 сентября 1937 года в Москве.

Фото из следственного дела, 1937

Рыд матерный

Эш ты, детина неструганная!
Где твоя харя сворочена?
Али бревнул потолочину,
Душа твоя недоруганная?

По опивкам что ли кабацким
Лазил губами бряклыми?
Где тряс затылком дурацким?
Где елозил зенками наглыми,
Тусклыми, брюзглыми
Да пальцами корузлыми?
Багра на тя нету!

От какого пня родила тя,
Лесная валежина?
Ну тя к лешему!
А зад-то в цветной заплате,
А перед, в крови что-ль, отпетый,
Уплеванный, да заезженный?

Мало лозиной выдран,
Знать рыком тебя гвоздило, щенок.
Ишь ты, ладонь, как выдра,
Пятаками нищими вылощена.

Не я ли скулы обвыла,
Просолила щеки скореженные?
Не я ли тряслась, что кобыла
Разлукою состреноженная?

Садись! Али лопнуло ухо!
Садись, головешка дурья!
Лопай — видишь, краюха!
Лакай — вон тюря!

— Что видел, сказывай!
— Бога видел.
— С ума что ли спятил?
— Бога видел.
— Толкуй дятел!
— Я видел Бога.
— Не Бог ли тебя и обидел,
Что стал ты баской да казовый?
— Видел Бога.

— Спьяна приснилось!
А где видал?
— А где попало: в корчме, у боен,
На паровозах и на базаре.

— Скажи на милость!
Каков собой он?
Небось, на брюхе валялись смерды.
Такой явился немытой харе
Сам Милосердый…

— Матка, слушай:
Бог гудет
Мужицкою погудкой.
Бог идет
Мужицкою походкой,
Землю рвет
Мужичьим сошником,
Бог бьет
Мужицким кулаком.
Бог это — взглянешь — пьяное рыло,
Бог это — щупнешь — мозоль-короста,
Ремень завыл — это Бог-воротила
Пляс — это Бог наработался досыта.

— Чур, окаянный!
Крестная сила.
Сгинь! Брешешь! Пьяный!..

— Я землю видел;
Она, что бомба,
Гляди — взорвется,
Фитиль — в Москве.

— Очнись, паскуда!
Земля — что блюдо…
В кувшине квас,
Глотни покуда
На добрый час.

— Матка, людей глядел я.
Оголтелые.
Голодалые,
Грязнотелые.
Подковами таково-то ковко тявкают.
У каждого в глазе — неба кусок.
У каждого в сердце — березный сок.
Топоры-то по родному рявкают,
А песни песнятся — весенняя вода.
Людина, что льдина — большая.
Села суматошат, пучат города,
Давят мироедов, бьют попрошаек.
И куда идут,
И о чем поют,
Невдомек мне.
Только сердце вскипи и екни.
Братаны, куда?
Аль тесно в наделе?
Тайгой загудели:
— Туда. За года.
На вольные станы.
За море. За горы. За гай.
— Я с вами, братаны.
— Шагай.

— Несешь, блажной, околесину.
Язычина с прикола сбился.
Сволочи ветром нанесено —
С охальниками сблудился.

Нишкни! От такого блуду
Прощения нет. Замаливай!
Слышишь, велю —
Мать я.

Ишь разалелся мальвой,
Шатия.

— Матка, молиться не буду.

— Будь же ты проклят! Сама замолю:
За хулу
Прости, Милосердый, сына,
Сына прости!
Премудрый,
Не попусти!
Знаю, сын мой — псина;

Кровь моя! Кровь моя!
Мальчонка был белокурый,
Трепокудрый,
Малый.
Пищал у груди, молока просил,
Головенку от вшей притыкал скрести.
Господи Сил,
Прости!
Кровь моя! Кровь моя!
Земля, сударыня, милуй!
Сама, небось, мать.
Муравой муравленная
Древами древними
Городами — деревнями
В ризы резные оправленная.
Воду водишь,
Грязи грузишь,
Рожь рожаешь,
Вьюгами вьючишь,
Озими зимами.
Гробу — бугор,
Глотке — глоток,
Голоду — хлеб.
Милуй, земля, не серчай!
Мне ли свечой не торчать
Обоим — тебе да Богу.
Кровь моя! Кровь моя!
— Матка, сбирай в дорогу!
Чего глаза намокли-то?

— Проклят! Проклят! Проклят!..

— Матка! Целуй, что ли.
Теперь не вернусь ужо.
Матка, а нонче на воле
Людно — поди и свежо.
Ну, сторонись, будя,
Нацеловалась, чай!
Слышишь, шагают люди?
Прощай!

— Кровь моя! Родненький, кровушка, сынушка,
сынка — ах!

— Бог гудет
Мужицкой погудкой
Бог идет
Мужицкой походкой.
Землю рвет
Нашим сошником
Бог бьет
Мужицким кулаком.

1919-1921, Владивосток — Тяньцзинь

77

Варлам Шаламов

18 июня родился Варлам Тихонович Шаламов (1907 — 1982).

* * *

Меня застрелят на границе,
Границе совести моей,
И кровь моя зальет страницы,
Что так тревожили друзей.

Когда теряется дорога
Среди щетинящихся гор,
Друзья прощают слишком много,
Выносят мягкий приговор.

Но есть посты сторожевые
На службе собственной мечты,
Они следят сквозь вековые
Ущербы, боли и тщеты.

Когда в смятенье малодушном
Я к страшной зоне подойду,
Они прицелятся послушно,
Пока у них я на виду.

Когда войду в такую зону
Уж не моей — чужой страны,
Они поступят по закону,
Закону нашей стороны.

И чтоб короче были муки,
Чтоб умереть наверняка,
Я отдан в собственные руки,
Как в руки лучшего стрелка.

Бухта Нагаева

Легко разгадывается сон
Невыспавшегося залива:
Огонь зари со всех сторон
И солнце падает с обрыва.

И, окунаясь в кипяток,
Валясь в пузырчатую воду,
Нагорный ледяной поток
Обрушивается с небосвода.

И вмиг меняется масштаб
Событий, дел, людей, природы
Покамест пароходный трап,
Спеша, нащупывает воду.

И крошечные корабли
На выпуклом, огромном море,
И край земли встает вдали
Миражами фантасмагорий.

1960

* * *

В этой стылой земле, в этой каменной яме
Я дыханье зимы сторожу.
И лежу, как мертвец, неестественно прямо
И покоем своим дорожу.

Нависают серебряной тяжестью ветви,
И метелит метель на беду.
И в глубоком снегу, в позабытом секрете,
И не смены, а смерти я жду.

«Ястреб». Читает автор

Ястреб

С тоской почти что человечьей
По дальней сказочной земле
Глядит тот ястреб узкоплечий,
Сутулящийся на скале.

Рассвет расталкивает горы,
И в просветленной темноте
Тот ястреб кажется узором
На старом рыцарском щите.

Он кажется такой резьбою,
Покамест крылья распахнет.
И нас поманит за собою,
Пересекая небосвод.

297

Евгений Витковский

18 июня родился Евгений Владимирович Витковский (1950 — 2020).

* * *

Памяти А. С.

Тень креста завращалась, прозрачная, словно слюда,
Стала храмом летающим белая тень вертолёта.
Это правильно: пылью солёной уходишь туда,
Где в небесных морях ждёт тебя генерал Фудзимото.
Но якшаться с покойником нынче тебе не с руки,
Генералу положено гнить в самурайской могиле,
А тебе — вспоминать, как под Нарвой, заслышав рожки,
Восставали в крестах те, кого отродясь не крестили.
Видишь, вышние рати идут на последний удар,
Размышлять ни к чему, полумеры не стоят усилий.
У пролива скорбит умирающий град Арканар,
Что героям опять не хватает албанских фамилий.
Вековая традиция наша — кто смел, тот и съел,
Океан Айвазовского мутен, хотя и неистов.
Никакого прогрессорства, это печальный удел
Полоумных актёров, отчаянных униформистов.
Не нашлось тебе места в грядущих бездарных мирах,
Но едва ли ты станешь томиться у берега Леты.
Никакого надгробия, ибо развеялся прах
Над Москвою рекой, над холмами зелёной планеты.

* * *

Устроясь на гнилой соломе,
скулит, о прошлом вспоминая,
та нежить, что живёт при доме,
а также нежить остальная.
На смех в углу никто не клюнет;
бояться беса — нет приказа;
никто через плечо не плюнет,
поскольку не боится сглаза.
Венчанки маются безбрачьем,
на то понятная причина.
Теперь послать к чертям собачьим
способна даже чертовщина.
Защитник малого народца,
почти прозрачный, осторожный
полночник по селу крадётся,
подлестничный, череспорожный.
На умирающее чудо
леса и реки смотрят вчуже.
Вчера и нынче было худо,
но станет несравненно хуже.
Проснётся лихо, грянет в било
и к послушанию принудит.
Где не было того, что было —
того, что будет — там не будет.

* * *

Природа слагает зеленое знамя ислама
И рушится ливнем багровых осенних отрепьев.
Комедия кончилась. Видно, готовится драма.
Григорий Отрепьев, до завтра, Григорий Отрепьев.

Димитрий, забудь, что по-летнему сердце пригрелось.
Холопов зови — посмеемся слетающим флагам.
Кончается лето. Объявлены осень и зрелость.
Последние клены толпятся багровым аншлагом.

Пусть карта небес побелела от звездного крапа —
Даст Бог, расхлебаем. Да мало ли в жизни историй!
…Но с хрустом песчаным осенняя сфинксова лапа
Сметает меня и тебя, малоумный Григорий.

Листва, отлетай, заметая следы безобразий,
Пусть рушатся листья и звезды — пустая утрата.
Эх, так-перетак, бесполезные звезды Евразий,
Григории всякие, чертово племя разврата.

А ждать невтерпеж, так и ждешь, как лежишь на иголках —
Природы покров не растерзан — он ярок, лоскутен.
Пусть осень подходит — распутица, грязь на проселках.
Григорий Распутин, до завтра, Григорий Распутин.

47