Стихотворение дня

поэтический календарь

Анна Ахматова

23 июня родилась Анна Андреевна Ахматова (1889 — 1966).

Портрет работы К. С. Петрова-Водкина, 1922

«Последний тост». Здесь и далее читает автор

Последний тост

Я пью за разоренный дом,
За злую жизнь мою,
За одиночество вдвоем,
И за тебя я пью, —
За ложь меня предавших губ,
За мертвый холод глаз,
За то, что мир жесток и груб,
За то, что Бог не спас.

27 июня 1934

«Слаб голос мой, но воля не слабеет». Запись 1963 года

* * *

Слаб голос мой, но воля не слабеет,
Мне даже легче стало без любви.
Высоко небо, горный ветер веет,
И непорочны помыслы мои.

Ушла к другим бессонница-сиделка,
Я не томлюсь над серою золой,
И башенных часов кривая стрелка
Смертельной мне не кажется стрелой.

Как прошлое над сердцем власть теряет!
Освобожденье близко. Все прощу,
Следя, как луч взбегает и сбегает
По влажному весеннему плющу.

1912

«Небывалая осень построила купол высокий». Запись 1963 года

* * *

Небывалая осень построила купол высокий,
Был приказ облакам этот купол собой не темнить.
И дивилися люди: проходят сентябрьские сроки,
А куда провалились студеные, влажные дни?..
Изумрудною стала вода замутненных каналов,
И крапива запахла, как розы, но только сильней,
Было душно от зорь, нестерпимых, бесовских и алых,
Их запомнили все мы до конца наших дней.
Было солнце таким, как вошедший в столицу мятежник,
И весенняя осень так жадно ласкалась к нему,
Что казалось — сейчас забелеет прозрачный подснежник…
Вот когда подошел ты, спокойный, к крыльцу моему.

Сентябрь 1922

«Здесь всё меня переживёт».

Приморский сонет

Здесь всё меня переживёт,
Всё, даже ветхие скворешни
И этот воздух, воздух вешний,
Морской свершивший перелёт.

И голос вечности зовёт
С неодолимостью нездешней,
И над цветущею черешней
Сиянье лёгкий месяц льёт.

И кажется такой нетрудной,
Белея в чаще изумрудной,
Дорога не скажу куда…

Там средь стволов ещё светлее,
И всё похоже на аллею
У царскосельского пруда.

1958, Комарово

«Ведь где-то есть простая жизнь и свет».

* * *

Ведь где-то есть простая жизнь и свет,
Прозрачный, тёплый и весёлый…
Там с девушкой через забор сосед
Под вечер говорит, и слышат только пчёлы
Нежнейшую из всех бесед.

А мы живём торжественно и трудно
И чтим обряды наших горьких встреч,
Когда с налёту ветер безрассудный
Чуть начатую обрывает речь.

Но ни на что не променяем пышный
Гранитный город славы и беды,
Широких рек сияющие льды,
Безсолнечные, мрачные сады
И голос Музы еле слышный.

23 июня 1915, Слепнёво

453

Михаил Айзенберг

Сегодня день рождения у Михаила Натановича Айзенберга.

* * *

Забудут нас удача и закон.
Забудет нас и крепость на болоте.
Так невесом в тылу и на излете
подземный корень старческих имен.
Чужой огонь лежит на языке.
Удар петляет с первого на третье.
Зима летит на длинном поводке,
и мягко стелют два десятилетья.
Не спрашивай, зачем и почему.
Уже по локоть в сахарном дыму,
уже забытый, верный втихомолку,
к словам твоим я не найду ключа.
И старший брат мой ляжет под иголку,
едва увидев мир из-за плеча.
Один из нас, но первый из пяти
(мы славу пьем из одного стакана
и воздух тянем из одной горсти)
забудет мир, дойдет до Ханаана,
но караван не встретит на пути.

1971

* * *

Живительного воздуха пласты,
стрекозами развёрнутые ткани;
расходятся зелёные листы
и воздух пьют мельчайшими глотками.
И точками животворящей пыли
усеяна воздушная стена.
Крылатые пылинки-семена
светящиеся в воздухе застыли.
Неслышный ветер входит налегке
при лиственном движеньи осторожном —
в берёзовой летящей шелухе,
соединившей будущее с прошлым.

* * *

Сон идет за человеком,
изведенным в никуда,
словно талая вода
вперемешку с темным снегом.

Их когда-то сдали в хлам –
всех увечных, безголосых,
что на остров Валаам
укатились на колесах,

на подбитых костылях,
на подкованных дощечках,
в черных сгинули полях,
потонули в черных речках.

Вот и в памяти черно.
На пиру у людоедов
сладко хлебное вино.
И живи, его отведав.

* * *

Слово на ветер; не оживёт, пока
в долгом дыхании не прорастёт зерно.
Скажешь «зима» — и всё снегами занесено.
Скажешь «война» — и угадаешь наверняка.

Не говори так, ты же не гробовщик.
Время лечит. Дальняя цель молчит.
Но слово за слово стягивается петля;
всё от него, от большого, видать, ума.

Скоро заглянешь за угол — там зима.
Выдвинешь нижний ящик — а там земля.

* * *

Переулка чёрной впадиной,
тенью угольной подкошенный,
ходит страх какой внимательный,
повторяет «где же, боже мой»,
удаляясь по касательной.

Подскажи ему свидетеля.
На скамеечке отметина,
знак какой-то указательный.

Ходят тени по Москве-реке.
Объясненье в каждом скверике.
— Помогите, люди ближние!
Не придерживайте лишние
два билета до Америки.

Опросите потерпевшего —
вероятно помрачение.
Ведь отсюда хода пешего
два шага до заключения.

Одного его касается,
сколько отняли, отспорили
перекупщики-карманники.

Говорят, цена кусается.
Говорят, того не стоили
вырванные из истории
годы, отданные панике.

92

Арсений Несмелов

20 июня 1889 года в Москве родился Арсений Иванович Митропольский (Несмелов). Умер в пересыльной тюрьме в Приморском крае 6 декабря 1945 года.

Из личного дела в Бюро по делам российских эмигрантов, 1935

Голод

Удушье смрада в памяти не смыл
Веселый запах выпавшего снега,
По улице тянулись две тесьмы,
Две колеи: проехала телега.

И из нее окоченевших рук,
Обглоданных — несъеденными — псами,
Тянулись сучья… Мыкался вокруг
Мужик с обледенелыми усами.

Американец поглядел в упор:
У мужика под латаным тулупом
Топорщился и оседал топор
Тяжелым обличающим уступом.

У черных изб солома снята с крыш,
Черта дороги вытянулась в нитку.
И девочка, похожая на мышь,
Скользнула, пискнув, в черную калитку.

«Русская мысль»

В сундуках старух и скупердяев
Лет пятнадцать книги эти кисли…
Сочно философствует Бердяев
О религиозной русской мысли.

Тон задорный, резвый. Неужели
Кто-то спорил, едко возражая?
Критик дерзко пишет о Муйжеле,
Хает повесть «Сны неурожая».

О, скрижали душ интеллигентских,
Ветхий спор о выеденных яйцах.
Темнооких не пугает Ленских
Занесенная над ними палица.

А не в эти ль месяцы, шершавый
От расчесов, вшив до переносиц,
Медленно отходит от Варшавы
Наш народ, воспетый богоносец.

Мы влюблялись в рифмочку, в картинку,
Он же, пулям подставляя спину, —
Смрадный изверг, светоносный инок, —
Безнадежно вкапывался в глину.

И войны не чувствуешь нимало —
Нет ее дымящей багряницы:
Прячут череп страусы журналов
Под крыло иссусленной страницы.

Распуская эстетизма слюни,
Из трясины стонет критик сыпью:
«Как кристален академик Бунин,
Как изящно ядовита Гиппиус!»

* * *

День начался зайчиком, прыгнувшим в наше окно, —
В замерзшие окна пробился кипучий источник.
День начался счастьем, а счастье кладет под сукно
Доносы и рапорты сумрачной сыщицы-ночи.

День начался шуткой. День начался некой игрой,
Где слово кидалось, как маленький мячик с лаун-теннис,
Где слово ловилось и снова взлетало — порой
От скрытых значений, как дождь, фейерверком запенясь.

Торопится солнце. Всегда торопливо оно,
Всё катится в гибель, как реки уносятся к устьям,
Но нашего зайчика, заиньку, мы всё равно
Упросим остаться — из комнаты нашей не пустим.

71