Вчера был день рождения у Геннадия Александровича Русакова.

* * *

Во вшах, в позоре, в небреженье, —
библейский Лазарь, нищ и сир, —
я шёл, и головокруженьем
меня качал тифозный мир.

Борисоглебск, моя планида!
В пуху кипят твои сады.
Как злы, пустынны, дики видом
пристанционные ряды!

Какой разор! Какой разрухой
несёт от выцветших досок!
Июльский тлен пластами пуха
течёт к земле наискосок.

Пора! Прости, голодный город
случайной радости: уже
железом бешеным распорот
закат на дальнем рубеже.

И брошен третий детприёмник,
и сквозь разъездов рёв и свист:
«Шпана, охальщина, бездомник!» —
мне вслед кричит телеграфист.

Пускай его. Уже ни страху,
ни злу
над нами власти нет.
…Гремит состав и ломит с маху
в тифозный мой, в прекрасный свет.

<1980>

* * *

Кипят сады, несносен дым растопки.
Обвал дождя внезапен, как испуг.
Соседский сад, растоптанный и топкий,
косым плечом ложится на напруг.

С утра знобит, но к полудню всё жарче.
На быстрине всплывают из реки
палеозоем меченные карчи
и на свету слепые пауки.

Грядёт потоп, дичание натуры.
Но в этот быт, срывающийся с мест,
апрель потом добавит лигатуры
для закрепленья собранных веществ.

Он соберёт и сплавит воедино
их плоть и крепь, их временную стать.
И на желтке опять замесит глину,
чтоб этот мир по-новому создать.

<1980>

* * *

Уйдите все, вошедшие в мой дом!
Я вас не звал и скатерть не накрою.
Я позабыл и узнаю с трудом,
но узнаю: опять всё те же, трое.

Ты, мать, и ты, растившая меня,
и ты, отец, моей гортани мякоть…
Вас нет, вы блажь сорокового дня.
Я вас придумал, чтобы горше плакать.

Я сам себе хозяин столько лет!
Не брат, не сын — осина в чистом поле…
Зачем теперь отыскивать мой след?
С меня достанет и постылой воли.

Я землю ем, в кремень её стучу.
Мне кости жжёт отходная простуда.
— Укрой меня — я больше не хочу!
Возьми меня,
возьми меня отсюда!

<1985>

* * *

Структура ветра зрима и проста:
во весь раскрой продольного разреза —
накат пространства, воздух в два листа,
да станиоль — никчёмное железо.

У, как летят косые дерева!
И там, у лип, у ветхого заслона,
свои столетья празднует вдова —
немая тень, жена Багратиона.

А на Оке столбом стоит вода,
от рыбьих перьев сыплется сиянье.
Но запах не докатится сюда —
у нас кругом такие расстоянья!

У нас такая долгая страна,
такие стыни и такие стужи,
такие ветры ходят дотемна,
смыкают круг всё родственней, всё уже!

У нас такое время кличет птиц
и так сады обуглены тоскою,
что не видать моих любимых лиц
в толпе грачей, спешащих над рекою.

<1985>

55