12 августа родился Сергей Петрович Дрофенко (1933 — 1970).
* * *
Поля не знают, что они поля,
и полевой дороге не морока
не знать о том, что имя ей дорога, —
петляет, под колесами пыля.
О назначенье говорящих крон
не помышляют темные деревья.
Шумят они, исполнены доверья,
и одинокий осеняют кров.
От щедрости своей несет река
тебя, рассвет, качающийся утло.
Не оскорби ж доверчивости утра,
поспешности бездумная рука!
Я следовать старался тишине,
и шелесту листвы, и вешним водам
и слушал, как упорно год за годом
ты зрело, бескорыстие, во мне.
Смотрели хмуро тучи из-под век.
И кроме пенья птиц и солнца, кроме
всего, чем живы люди, запах крови
ты приносил в дома, практичный век.
Ты грозные забавы затевал
и временность расчетливую славил.
И все-таки ведь я с тобою сладил
тем, что пример меня не задевал.
Зачем вы существуете, стихи?
Зачем луной украшен звездный вечер?
Зачем цветет акация, а ветер
без привязи гуляет по степи?
Добро не может душу не задеть,
воплощено в улыбку, ливень, колос.
И если есть у человека голос,
то человек не может не запеть.
Документальный фильм Кармена
Документальный фильм Кармена.
Дороги и хлеба в огне.
Я должен вспомнить откровенно,
как вечером случилось мне
сердечный выдержать припадок
при виде старых матерей,
солдат небритых и хрипатых,
огня германских батарей,
детей голодных без жилища,
блокадных скудных похорон,
пожарища и пепелища
и гибели со всех сторон.
Пронзило сердце острой болью
во тьме экрана полотно,
но вместе с верой и любовью
отозвалось во мне оно.
И наступила перемена.
Вздохнул арбатский душный зал
в тот миг, как долгий фильм Кармена
иные кадры показал.
И вновь припомнились солдаты,
немая собственность земли,
которые до майской даты,
до мирной жизни не дошли.
Смешались гордость, гнев и жалость,
безлюдье ночи, гомон дня.
И сердце дрогнуло и сжалось,
забыв невольно про меня.
* * *
Как понимать туманы по утрам,
дымки из труб, рождённые печами?
Как принимать осенние печали
и неизбежность ясную утрат?
По листьям облетевшим я хожу,
в их жизнь недолговечную вникаю,
их шелесту прощальному внимаю
и сердце своё слышать не хочу.
Но в нём теснятся пёстрые миры.
Я многим предназначил их в даренье.
Так отчего же нищие деревья
мне более понятны и милы?
Я погружаюсь в пламень чёрных вод,
все пашни обнимаю я, все реки
и лепечу привязанности речи,
но неподвижен чуждый небосвод.
Быть может, слабой жизни существо
к бессмертию природы приникает,
затем что никогда не привыкает,
что гибель ждёт живое существо.
И потому туманы по утрам,
дымки из труб, рождённые печами,
свидетельствуют новые печали
и неизбежность ясную утрат…
Для комментирования вам надо войти в свой аккаунт.