20 июля родился Леонид Георгиевич Губанов (1946 — 1983).

«Осень (акварель)». Читает автор

Осень (акварель)

В простоволосые дворы
Приходишь ты, слепая осень,
И зубоскалят топоры,
Что все поэты на износе,
Что спят полотна без крыльца,
Квартиросъемщиками — тени,
И на субботе нет лица,
Когда читают понедельник.

О, Русь, монашенка, услышь,
Прошамкал благовест на радость,
И вяжут лебеди узлы,
Забыв про августину святость.

А за пощечиной плетня
Гудят колокола Беды.
Все вишни пишут под меня
И ты!

1964

«Абрамцево» (отрывок). Читает автор

Абрамцево

Когда сентябрь в узлах тоски
Дымит лицом прококаиненным,
Я вам волшебен, словно скит
Над неожиданным малинником.
О лес, лес, лес, замшелый мальчик,
Зачем ты лесть, как листья, нянчил,
Зачем не нёс ко мне тропинки,
А ночью, когда снег пушил,
Восторженным сынком Тропинина
Глазел на живопись души?
О, ропот первого «люблю»!
О, робот первого «люблю»!
Я скит, который во хмелю,
Я девок лапаю и бью.
О, как скрипит моя монашка:
Ты нечестивец, замарашка!
Я — инок, я — иконостас,
Но мне до лампочки лампады.
Целуй меня, целуй и падай
В святую прорубь серых глаз.
Я знаю, ты ещё не убрана,
Но всё равно, сметая хаос,
Твоё лицо, как белый парус
Над головой моей поруганной.
Знобит великой старой тайной —
Эпоха дёргает кольцо,
Чтоб приземлиться на крыльцо
Ещё непризнанной Цветаевой.
Я руки белые кляну,
Когда они, теряя речь,
Горят в малиновом плену
Твоих недоумённых плеч.
Когда они, от глаз мошенничая,
Смыкаются с другими вместе,
Мое лицо бредёт отшельничать,
Вынашивая план возмездия.
О, чем измерить мне измену,
Когда, срываясь в мысли лисьи,
Я золотой души размениваю
На мелочь почерневших листьев?
Я знаю, скоро линька душ.
А в ночь мне разбивают голову.
Играйте туш… играйте туш
За упокой такого колокола.

* * *

Я беру кривоногое лето коня,
как горбушку беру, только кончится вздох.
Белый пруд твоих рук очень хочет меня,
ну а вечер и Бог, ну а вечер и Бог?

Знаю я, что меня берегут на потом,
и в прихожих, где чахло целуются свечи,
оставляют меня гениальным пальто,
выгребая всю мелочь, которая — вечность,

Я стою посреди анекдотов и ласк,
только окрик слетит, только ревность
притухнет,
серый конь моих глаз! серый конь моих глаз!
кто-то влюбится в вас и овес напридумает.

Только ты им не верь и не трогай с крыльца
в тихий траурный дворик «люблю»,
ведь на медные деньги чужого лица
даже грусть я себе не куплю.

Осыпаются руки, идут по домам,
низкорослые песни поют.
Люди сходят с ума, люди сходят с ума,
но коней за собой не ведут.

Снова лес обо мне, называет купцом,
Говорит, что смешон и скуласт.
Но стоит, как свеча, над убитым лицом
серый конь, серый конь моих глаз.

Я беру кривоногое лето коня,
как он плох! как он плох! как он плох!
Белый пруд твоих рук не желает понять,
ну а Бог?
Ну а Бог?
Ну а Бог?

31