Сегодня день рождения у Дмитрия Васильевича Бобышева.

* * *

Евгению Рейну

Крылатый лев сидит с крылатым львом
и смотрит на крылатых львов, сидящих
в такой же точно позе на другом
конце моста и на него глядящих
такими же глазами.

Львиный пост.

Любой из них другого, а не мост
удерживает третью существа,
а на две трети сам уже собрался,
и, может быть, сейчас у края рва
он это оживающее братство
покинет.

Но попарно изо рта
железо напряженного прута
у каждого из них в цепную нить
настолько натянуло звенья,
что, кажется, уже не расцепить
скрепившиеся память и забвенье,
порыв и неподвижность, верх и низ,
не разорвав чугунный организм
противоборцев.
Только нежный сор
по воздуху несет какой-то вздор.

И эта подворотенная муть,
не в силах замутить оригинала,
желая за поверхность занырнуть,
подергивает зеркало канала
нечистым отражением.

Над рвом
крылатый лев сидит с крылатым львом
и смотрит на крылатых львов напротив:
в их неподвижно гневном развороте,
крылатость ненавидя и любя,
он видит повторенного себя.

Март-апрель 1964

Троица

В. Преснякову

В мягкой серебряной соли — коричневый снимок,
миг распластался на снимке, приплюснут и тонок,
и непонятно, кто тонет во времени — инок,
или турист, или, может быть, ссыльный подонок.

Только, куда б ни несло его праздное время,
где б ни щемил узкой щелкой затвор аппарата —
в мягком архангельском прахе иль в стихотворенье —
всюду страхуют с боков его разом два брата.

Вместе и тонут — в словах, в проявителе, или
тонут во времени — трое с простецкой артели
в кадре по пояс, и в прошлом по горло, и всплыли
над головой — колокольни, дома, колыбели…

1967

Держись меня

Пока молчат разрытые глубины,
я дам слова, а ты, что прореку,
все повтори за мной: «Ты мой любимый.
Я — кровь твоя. Сквозь сердце я теку.

Я омываю дни твои и мысли.
И там, где недра дыбятся, как высь,
где в ядрах мрака ярый свет явился,
там жизни наши до смерти срослись».

Свои слова твоими я услышу,
и в этой отзеркаленной любви
я сам скажу: «Твой — с погреба по крышу.
Куда еще идти? Во мне живи.

Не подрывай, крепи живую крепость,
покуда вместе нас не загребет
зазубренным ковшом — в загробный эпос.
Держись меня. Я — череп и хребет».

Петроградская сторона, 1978