9 апреля 1974 года родилась Светлана Николаевна Горшунова. Погибла 12 июня 2001 года вместе с матерью, их сбила машина.

* * *

Потихоньку выбираюсь на свободу,
Понемножечку — по каплям на окне,
По распахнутому настежь небосводу,
По трепещущим полотнищам Моне,

По улыбкам позабытых мной знакомых,
По закату над далекой той чертой,
Где так хочется от радости чужому,
Зонт расправив, приподняться над землёй.

И тихонечко, как издревле ведётся,
Оживает что-то спавшее весь год.
И вот-вот она опять во мне зажжётся —
Эта свечка, что пощады не даёт.

22 июня 1995

* * *

Я так люблю играть с тобой,
Взяв в руки карандаш.
Тогда ты — мой, и только — мой!
И — баста! И — шабаш!

Когда хочу, какой хочу
И о каком молю —
Приходишь ты, и я молчу,
И я тебя люблю.

И долго после по строке
Карандашу скользить.
А ты ничем моей руке
Не сможешь возразить.

В твоих глазах застыл вопрос —
Знакомый, но не твой.
Я так хочу играть всерьёз
С тобой, с тобой, с тобой!

* * *

«– Увидеть барский дом нельзя ли?» –
спросила Таня.
А. С. Пушкин

Горбатое окно с узорной узкой рамой.
Оплывшая свеча. Наброшенный платок.
И вырез на плечах велит держаться прямо
И вечно повторять французский свой урок.

Гаданья в Рождество имели мало смысла.
Уже растаял снег. Уже дрова черны.
И пахнет от земли насыщенно и кисло.
И лунки у берёз уже едва видны.

А небо – как тогда, над золотым обрывом,
Где отражённый лес пылал по всей реке,
Где, юбки подобрав, несмело и счастливо,
Я поднялась наверх с твоим письмом в руке!

Нет. Не было письма. Была твоя аллея.
Твоя усадьба. Дом. Бархотки у крыльца.
Дорожки между клумб и гипсовая фея.
И лай соседских псов. И дождик без конца.

И с двух сторон – поля. И от крыльца налево
Тропинка – через сад, по кромке леса, вдаль,
Вниз, мимо родника, по мокнущим посевам,
И дальше – через мост, сменивший тёс на сталь.

И тонкий серый шпиль вдруг распадётся на два,
Разбухнет изнутри, зажжётся в окнах свет.
Потянется дымок – ветвящийся, лампадный.
На витраже мелькнёт знакомый силуэт.

Чугунная резьба, надсадный скрип калитки,
И наконец-то – дверь в тепло и полумрак.
На волосы – платок. Стук башмаков по плиткам.
Поклон и быстрый крест. И замереть вот так.

Здесь время не течёт. Здесь справа, к свету ближе,
Всё так же ты стоишь: смиренно, долу взгляд.
Всё так же я тебя из-за колонн не вижу,
И всё тебя ищу – рывками, наугад.

Всё так же я живу своим двадцатым веком,
Хожу гулять в твой сад, учу французский стих.
На Троицу венки в твою бросаю реку.
И не пройдёт ста лет, как ты поймаешь их.

* * *

А лес вдоль Ярославского шоссе
Болеет астмой. (Или малокровьем?)
Больные сосны ищут изголовья
И клонятся к проезжей полосе.

Худые ветки, впалые глаза.
Лбы пышут жаром на машины наши.
И нехороший, с присвистами, кашель.
И даже форточку открыть нельзя!

А по ночам, когда — когда-нибудь —
Целебен станет воздух над дорогой,
Они вдыхают сколько могут много,
В изъеденную выхлопами грудь.

И силятся друг друга рассмешить:
Мол, перейдём в разряд икон и фресок!
И укрывают слабенький подлесок,
Который только начинает жить…

Февраль 1999

60