Сегодня день рождения у Яны Александровны Токаревой.

* * *

я хочу чтоб ты замерла такой
с чрезмерно вздёрнутой вверх рукой
турникет метро от избытка сил
карточку укусил

чтобы ты схватилась чудесный сплав
на ходу поправив ли придержав
подбородком скрипку ли головой ли
воздух предгрозовой

речевой фигурой или морской
от озноба скорчившейся в жару
я хочу чтоб ты замерла такой
что и я взглянув на тебя замру

а потом на чьё-либо раз два три
выдохни отомри

К счастью. Ода

Смотри, что мне в один прекрасный день
заметить перепало:
что руки у людей – что редкая сирень,
хрупки и пятипалы.
Смотри, какое мне заметить довелось,
какое в воздухе нашлось
всего за день до помраченья духа,
до беспросветной, давящей любви,
чреватой, впрочем, обостреньем слуха, –
и се – la vie.
Ай зелень! Сколько ни дави,
а всюду ко двору.
И так-то снисходительно спокойна,
что урны сталинского дома ввечеру
становятся Италии достойны.
Что нужды, что грядет на следующий день,
что редкая сирень,
что руки у людей,
ещё асфальт лежит как бы зеркальный,
омытый влагой майския дождей
и струями машины поливальной,

слова ещё просты,
прозрачны фразы,
ещё, как подзаборные коты,
мне вешние мальчишки ясноглазы
и я не доросла до высоты
служения с другими наравне;
надломленный, поверхностный подросток,
я только то и чувствую вполне,
как просто эта жизнь даётся мне
и как потом отнять её не просто.

* * *

Что же ты стала так часто садиться на ветку,
птица моя, ты же знаешь, всё понарошку,
выбили эту ещё из-под ног табуретку,
значит, и эта была с отломанной ножкой.

Мало ли, может, и ветка ещё умудрится
вдруг обломиться, да мало ли, что ещё там.
Это же надо же так запыхаться, птица,
что усомниться в оправданности полёта.

Краткое размышление
о Божьем величии

Илье

Мне было не до мелочей,
а нынче замечаю
пылинку в солнечном луче,
собачку чау-чау…

Столь чудны нынче на земле
Всевышнего дела,
что я чуть-чуть навеселе:
очки приобрела.

* * *

Филе

взрослеть что залезать под душ ледяной
уж вроде бы и животом под ним и спиной
а всё какою-то пяткой страшно дышать
там наверно душа

Май ко дню рождения

Саше Дельфинову

по штатам бродит ураган мефодий,
покрыта куба коркой ледяной,
московские вороны не находят
оголодав кормушки ни одной

недаром видно было мне тревожно
узнав забеспокоилась не зря
что одуванчик в железнодорожном
расцвёл двенадцатого января

10 января родился Владимир Николаевич Ерёменко (1949 — 1993).

* * *

Лепечет кран. У тумбы дремлет страж.
Казарма спит, телами разогрета.
Цветные луны падают в Балхаш.
По ним ступают ливни из Тибета.

И, становясь терпимей и добрей
К чертам земли и мыслям побратима,
Я ухожу в долину сентябрей
Необъяснимо и неотвратимо.

Засеян космос в храмине пустой.
В проломах свода — стебли черных теней.
И в складках почвы длится под луной
Дремотный праздник тварей и растений…

1975

* * *

Эта рыбина билась и пела
На подстилке пружинящих мхов.
И осклизлая жижа летела
В полутьму от ее плавников.

По следам ножевого сеченья
Мы проникли в тугую нору.
Но внезапно возникло свеченье
И в судьбу обратило игру.

Мы плутали, мечтая о тени,
Мы следы узнавали свои…
Под ногами скользили ступени
Золотой и иной чешуи.

Все хотелось забросить навеки!
Обруч ребер изрезал плечо.
Но крупицы проникли под веки
И измучили жаждой зрачок.

Мы прошли. Прокопались. Пробились.
Напрочь выгрызли жаберный створ,
Где огромные люди ютились
В полудреме с неведомых пор.

Жирным пламенем черные тигли
Освещали им сны в глубине…
Я спросил их: “Чего мы достигли?”
И они не ответили мне.

Искусство

Кто научил глядеться в этот пруд,
Где все побеги набело растут,
Где твердь и травы живы и едины?
Я шел сюда от скудости сердец,
И уронил измученный резец,
И канул сам. И стал болотной тиной.

А та, чей профиль видел я в огне,
Бежит ручьем кладбищенским ко мне,
Приносит дерна сахарную мякоть,
И пленку ила трогает мыском,
И долгий взгляд, затянутый песком,
Девичьим смехом силится оплакать.

Приникнет вдруг. И кажется волной.
И там, где лилий стебель нитяной,
Сияют своды радужной гортани,
И раз в году во тьме, среди осок,
В моем зрачке царит ее сосок,
И наше имя вслух твердит ботаник.

1975

Утром

Мы качнулись. А мир устоял.
Нам едва ли хотелось иного.
Губы кутали сонное слово
В неприступный комок одеял.

Блики утра звенели, дразня.
За порогом белела поляна.
Ты шагнула, и клочья тумана
Разделили тебя и меня.

Осыпая стеклярус росы
На ладонь земляничному склону,
Я спустился к речному затону,
По светилу сверяя часы.

И застыл, без тоски и без мук
Различая внезапный и строгий
Над разбуженной пылью дороги
Взмах ладони, похожий на звук.

* * *

Земля не справит вдовий плат,
Хоть год от года односложней
Крестьянин с торбой непорожней
И мальчик, покровитель стад.

Пусть термоядерная вязь
Перечеркнет огонь и воду,
Ты вызрел — отпусти Природу.
Она недаром напряглась.

Благослови, раскрыв уста,
Полет листа и след копыта.
Пусть тайна семени раскрыта,
И область памяти пуста,

Исчислен мир от “а” до “я”,
Натужный вымысел несносен,
Но глину вновь замесит осень
Пятой такой же, как твоя.

Привратник в ледяном пальто
Часы переведет по знаку,
Так, будто лошадь и собаку
Мы приручили только что…