Стихотворение дня

поэтический календарь

Игорь Губерман

Сегодня день рождения у Игоря Мироновича Губермана.

Гарики

(Избранное)

* * *

Утучняется плоть,
Испаряется пыл.
Годы вышли на медленный ужин.
И приятно подумать,
Что все-таки был
И кому-то бывал я нужен.

* * *

Итог уже почти я подытожил
за время, что на свете я гостил:
навряд ли в мире мудрость я умножил,
зато и мало скорби напустил.

* * *

Я в жизни ничего не понимаю —
запутана, изменчива, темна,
но рюмку ежедневно поднимаю
за то, чтобы продолжилась она.

* * *

Поскольку мыслю я несложно,
то принял с возрастом решение:
улучшить мир нельзя, но можно
к нему улучшить отношение.

* * *

Сболтнёшь по пьяни глупость ненароком,
смеются собутыльники над ней,
а утром просыпаешься пророком —
реальность оказалась не умней.

* * *

Я никак не пойму, отчего
так я к женщинам пагубно слаб;
может быть, из ребра моего
было сделано несколько баб?

* * *

Храню невозмутимое спокойствие
и чувствами своими управляю,
а людям доставляю удовольствие,
которое отчасти отравляю.

* * *

Во мне то булькает кипение,
то прямо в порох брызжет искра;
пошли мне, Господи, терпение,
но только очень, очень быстро.

* * *

Уже мне восемьдесят лет,
а всё грешу стихосложением.
— Так ты действительно поэт?
— Нет, я м***к с воображением.

270

Владимир Морозов

7 июля 1932 года родился Владимир Федорович Морозов. Покончил с собой 11 февраля 1959 года.

«Собака». Читает автор

Собака

Теперь она уже почти стара.
Она еще с поры щенячьей помнит
И запах запыленного ковра
И мебель холостяцких тесных комнат.
Хозяина лишь только одного
Она на белом свете признавала.
По вечерам, прильнув к ногам его,
Ему ладонь тяжелую лизала
А ежели ее хозяин к ней
Домой не возвращался
слишком долго,
Она ложилась около дверей,
Лобастая,
похожая на волка.
Вот и теперь:
темнеет, скоро ночь.
Она одна. Стучат часы устало…
Но вдруг — шаги,
такие же точь-в-точь,
Как у ее хозяина.
Привстала,
Прислушалась.
Хозяйский шаг тяжел…
И тут она почуяла тревожно,
Что кто-то за хозяином прошел
Походкой торопливо-осторожной.
Он не один.
С ним женщина пришла.
В красивые глаза нежданной гостьи,
Как искры, вдруг
метнулись из угла
Глаза собачьи, желтые от злости.
Хозяин резким словом, как кнутом,
Обжег ее:
— На место, пустолайка! —
И показал на женщину потом:
— Люби ее. Она твоя хозяйка.
Собака здесь жила немало лет.
Она еще с поры щенячьей помнит,
Как пахнет непокрашенный паркет
И мебель холостяцких тесных комнат,
Как пахнет к сапогам прилипший снег,
Когда домой является хозяин,
Полярный летчик,
сильный человек,
Который так сейчас неузнаваем.
Она привыкла к запаху дохи,
Висевшей там, где надо и не надо…
Но не дохою пахнули духи,
И не паркетом пахнула помада.
Наряд хозяйки необычно пестр,
А голос очень ласковый и мирный:
— Смотри-ка, у тебя красивый пес…
Вот это, понимаю, страж квартирный! —
Но раздалось из дальнего угла
В ответ на это
злобное ворчанье.
Хозяйка за хозяином пошла,
Пожав непонимающе плечами.
Покой квартиры с той поры исчез.
Скрестились, как невидимые шпаги,
Две ревностные силы двух существ:
Любовь жены
и преданность собаки.
Хозяин, теребя короткий ус,
Во время воскресений беззаботных
Присваивал супруге, как индус,
Ласкательные прозвища животных.
И как бы в подтвержденье этих слов,
В ответ она мяукала устало…
А как известно испокон веков,
Собаки кошек любят очень мало.
Да, это так.
Иначе почему ж
Собака оживает, чуя только
Тот день, когда
ее хозяйки муж
В далекий рейс отправится надолго…
В такие дни становится нежней
Хозяйка с ней.
С хозяином — тем паче…
Но мало что на свете есть верней
Врожденной интуиции собачьей.
Хозяйка мужа к двери подведет,
А проводивши,
к зеркалу метнется,
Подправит губы, брови —
и уйдет,
Как в прошлый раз, до ночи не вернется.
Куда уйдет?
К кому уйдет она?
Зачем она уйдет? — не все равно ли!
Собака вновь останется одна
Обдумывать свою собачью долю.
Одной спокойней.
Раз-другой вздохнет,
Припомнив все обиды и тревоги.
Квартиру молчаливо обойдет
И молчаливо ляжет на пороге.
Темнеют окна. Скоро будет ночь.
Она одна. Часы стучат устало…
Но вдруг — шаги.
Такие же точь-в-точь,
Как у ее хозяйки.
Тихо встала,
Настороженно вслушалась она,
Расширились глаза ее, желтея:
Хозяйка шла,
но только не одна,
И только не хозяин шел за нею.
Открылась дверь.
Они вошли вдвоем.
В прихожей выключатель сухо щелкнул…
Хозяйка прошептала:
— Вот мой дом, —
Губам мужчины подставляя щеку.
— Иди за мной. Собака? О, пустяк!
Не беспокойся, это не опасно. —
Собаке же она сказала так:
— Люби его. Он — мой знакомый. Ясно? —
Молчит собака. Узятся глаза.
Пришелец шубу снял,
шагнул,
но тут же
Испуганно шарахнулся назад,
Ударив в дверь спиной своею дюжей.
Надрывно голосил норд-ост в трубе.
Гудел в печи огонь, дрова глотая…
Хозяин, воротясь домой к себе,
Не услыхал ликующего лая.
В дверях встречала грустная жена,
В глазах слезинки робкие застыли:
— Ты знаешь, милый, я поражена…
Вот так случилось… Бешенство… Убили. —
И в голосе сочувственная дрожь.
Жена его за шею обнимает…
Хозяин погрустил,
да делать что ж:
В собачьей жизни
всякое бывает.

254

Дмитрий Усов

6 июля 1896 года в Москве родился Дмитрий Сергеевич Усов. Умер в Ташкенте 29 апреля 1943 года.

Фотография из следственного дела, 1935

Петербург

Гранитный город славы и беды.
Ахматова

Город, многажды воспетый,
«Город славы и беды»,
Где с рукой, к кресту воздетой,
Ангел видит ширь воды.
Птица пасмурной погоды,
Отплеск северных морей,
Где с последней поздней одой
Затихает мой хорей.

Поросли травою плиты.
Хоры спеты, лавры свиты,
И немотствуют граниты,
И в каналах спит вода.
Отлетел орёл монарший,
И колонны стали старше;
Императорского марша
Не услышат города.

Но, как встарь, гремят телеги
У Двенадцати Коллегий,
И закат последней неги
Там, за шпилем, не погас.
Но к морям зовут сирены.
Те же гребни невской пены
Всё толкают безыменно
Каждый ялик и баркас.
И, как прежде, сердце радо
По просторам Петрограда
Волочить свою отраду,
Забывать идущий час…

Середина 1920-х годов

Стихи на печных изразцах

Когда в снегу завеянной тропой
Идёт хромец тяжёлою стопой,
Когда окно в плетенье ледяном
И календарь на тридцати одном,
И сторож тёмной шкурою оброс.
Когда глотнул крепчающий мороз
Крепчающий настой крутой зимы —
Всех стен и всех камней вернее мы.
Нас не равнял ваятеля резец,
Но ровным жаром дышит изразец.
И в новогоднем сумраке седом
Единой печью держится весь дом.
Благословен отныне и навек
Слагатель очага и дровосек.

2 января 1927

Переводчик

Недвижный вечер с книгою в руках,
И ход часов так не похож на бегство.
Передо мною в четырёх строках
Расположенье подлинного текста:

«В час сумерек звучнее тишина,
И город перед ночью затихает.
Глядится в окна полная луна,
Но мне она из зеркала сияет».

От этих строк протягиваю нить;
Они даны — не уже и не шире:
Я не могу их прямо повторить,
Но всё-таки их будет лишь четыре.

«В вечерний час яснее каждый звук,
И затихает в городе движенье.
Передо мной — не лунный полный круг,
А в зеркале его отображенье».

15 февраля 1928

Мороз

Голубая ночь Москвы!
Бледно-розовый собор.
Под навесом синевы —
Сеть берёзы и забор.

И пора домой брести,
И полозьям на покой.
Полости не отвести
Занемевшею рукой.

Когда я ребёнком был,
Не сиял ночной простор —
Только синий отсвет плыл
В щели полуночных штор.

И прильнувших губ тугих
Не толкал саней размах
На холодных, на твоих
Мехом пахнущих губах.

1929

80