29 апреля родился Константинос Кавафис (1863 — 1933).

Фермопилы

Честь вечная и память тем, кто в буднях жизни
воздвиг и охраняет Фермопилы,
кто, долга никогда не забывая,
во всех своих поступках справедлив,
однако милосердию не чужд,
кто щедр в богатстве,
но и в бедности посильно щедр
и руку помощи всегда протянет,
кто, ненавидя ложь, лишь правду говорит,
но на солгавших зла в душе не держит.

Тем большая им честь, когда предвидят
(а многие предвидят), что в конце
появится коварный Эфиальт
и что мидяне все-таки прорвутся.

Перевод С. Б. Ильинской

Город

Сказал ты: «Еду в край чужой, найду другое море
и город новый отыщу, прекраснее, чем мой,
где в замыслах конец сквозит, как приговор немой,
а сердце остывает, как в могиле.
Доколе разум мой дремать останется в бессилье?
Куда ни брошу взгляд — руины без числа:
то жизнь моя лежит, разрушена дотла,
ее сгубил, потратил я с судьбой в напрасном споре».

Нет, не ищи других земель, неведомого моря:
твой Город за тобой пойдет. И будешь ты смотреть
на те же самые дома, и медленно стареть
на тех же самых улицах, что прежде,
и тот же Город находить. В другой — оставь надежду —
нет ни дорог тебе, ни корабля.
Не уголок один потерян — вся земля,
коль жизнь свою потратил ты, с судьбой напрасно споря.

Перевод Е. Б. Смагиной

Начало

Вкусили от запретного плода.
Опустошенные, встают. Но смотрят друг на друга.
Поспешно одеваются. Молчат.
Выходят крадучись — и не вдвоем, а порознь.
На улице тревожно озираются:
боятся, как бы чем себя не выдать,
не показать, что было между ними.

Но завтра, послезавтра, через годы
нахлынет главное — и смелости придаст
твоим стихам, берущим здесь начало.

Перевод Е. М. Солоновича

Владыка Западной Ливии

Благоприятное оставил впечатление
за десять дней, что в Александрии провел,
Аристомен, сын Менелая,
Западной Ливии владыка.
Не только именем, но и в манерах — грек.
Охотно принимал он почести, однако
сам не искал их — не честолюбив.
Книг греческих он накупил немало
по философии, а также по истории.
А главное — немногословный человек.
Глубокомысленный, должно быть, а такие люди
привыкли слов на ветер не бросать.

Глубокомысленным — увы! — он не был.
Случайный и ничтожный человек.
Взял греческое имя и одежду,
манерам греческим немного обучился
и весь дрожал от страха — как бы не испортить
то неплохое впечатление досадным срывом
на варваризмы в греческой беседе,
тогда александрийцы засмеют его,
им, негодяям, только повод дай.

Поэтому он был немногословен,
следя усердно за произношением и падежами,
томясь и тяготясь обилием речей,
которые удерживал в себе.

Перевод С. Б. Ильинской

164