24 марта родилась Лидия Корнеевна Чуковская [Лидия Николаевна Корнейчукова] (1907 — 1996).

«О прислушайся, друг мой». Здесь и далее читает автор

* * *

Г. Е.

О прислушайся, друг мой, и ты в тишине различишь
Отдаленное уханье, грохот немой канонады.
Это издали слышится — немцы вступают в Париж.
В черной совести нашей небывшие рвутся снаряды.

Видишь — родину родин они распинают в огне.
Слышишь — «юнкерсам» сдались
Небесные гордые дали,
Чтобы тех площадей, что любили мы видеть во сне,
Мы — рабы, мы — лжецы никогда наяву не видали.

Июнь 1940

«Ленинград — Москва».

«Ленинград — Москва»

…А рядом боль моя лежала,
В той старой папке, в стороне.
А мимо родина бежала,
В глаза заглядывая мне.
Она не пристально глядела.
Так, мимоходом, васильком
Да огоньком. Ей много дела
В дому не прибранном своем.
Со стен смывает крови пятна
(Для новых пятен, может быть).
Из недр ведет сынов обратно
(Не всех успела пристрелить).
И снова, как во дни былые,
Во дни застенка и войны,
Не до меня моей России —
Мои ей боли не больны.
Но где-то там, за поворотом,
Там, там ручаюсь головой,
За пропастью, за горным взлетом,
За кладбищем верней всего —
Она разыщет папку эту
И боль своею назовет
И голосом, подобным свету,
Мои слова произнесет.

28 октября 1958

«Летит, серебрится снежок».

* * *

Летит, серебрится снежок.
Квадратная ходит лопата.
Опять этот нежный ожог —
Снег, неба с землёю расплата.

За праздно проли́тую кровь
Не будет ни мзды, ни прощенья.
Небесная сыплет любовь —
Снег, белое это забвенье.

1965, Москва

«Маленькая, немощная лира».

* * *

Маленькая, немощная лира.
Вроде блюдца или скалки, что ли.
И на ней сыграть печали мира!
Голосом её кричать от боли.
Неприметный голос, неказистый,
Еле слышный, сброшенный со счёта.
Ну и что же! Был бы только чистый.
Остальное не моя забота.

1968

* * *

Я обойдусь без судоговоренья.
Без радиовещательных затей.
Сочувствий без и без столпотворенья
Добра и зла у немоты моей.
Рассвет, рассвет! Останься лучше тьмою.
Лучей своих не засылай сюда!
И если ты назначен быть судьею,
Уж лучше будь расстрелом без суда.

1980

«В один прекрасный день».

* * *

В один прекрасный день я все долги отдам,
Все письма напишу, на все звонки отвечу,
Все дыры зачиню и все работы сдам —
И медленно пойду к тебе навстречу.
Там будет мост — дорога из дорог —
Цветущая большими фонарями.
И на перилах снег. И кто б подумать мог?
Зима и тишина, и звездный хор над нами!

1947

24 марта 1939 года в Ленинграде родился Леонид Львович Аронзон. Погиб 13 октября 1970 года под Ташкентом.

Видение Аронзона

На небесах безлюдье и мороз.
На глубину ушло число бессмертных.
Но караульный ангел стужу терпит,
невысоко петляя между звёзд.

А в комнате в роскошных волосах
лицо жены моей белеет на постели,
лицо жены, а в нем её глаза,
и чудных две груди растут на теле.

Лицо целую в темя головы.
Мороз такой, что слёзы не удержишь.
Всё меньше мне друзей среди живых.
Всё более друзей среди умерших.

Снег освещает лиц твоих красу,
твоей души пространство освещает,
и каждым поцелуем я прощаюсь…
Горит свеча, которую несу

на верх холма. Заснеженный бугор.
Взгляд в небеса. Луна ещё желтела,
холм разделив на тёмный склон и белый.
По левой стороне тянулся бор.

На чёрствый наст ложился новый снег.
То тут, то там топорщилась осока.
Неразличим, на тёмной стороне
был тот же бор. Луна светила сбоку.

Пример сомнамбулических причуд,
я поднимался, поднимая тени.
Поставленный вершиной на колени,
я в пышный снег легко воткнул свечу.

<Январь> 1968

Утро

Каждый легок и мал, кто взошел на вершину холма.
Как и легок и мал он, венчая вершину лесного холма!
Чей там взмах, чья душа или это молитва сама?
Нас в детей обращает вершина лесного холма!
Листья дальних деревьев, как мелкая рыба в сетях,
и вершину холма украшает нагое дитя!
Если это дитя, кто вознес его так высоко?
Детской кровью испачканы стебли песчаных осок.
Собирая цветы, называй их: вот мальва! вот мак!
Это память о рае венчает вершину холма!
Не младенец, но ангел венчает вершину холма,
то не кровь на осоке, а в травах разросшийся мак!
Кто бы ни был, дитя или ангел, холмов этих пленник,
нас вершина холма заставляет упасть на колени,
на вершине холма опускаешься вдруг на колени!
Не дитя там — душа, заключенная в детскую плоть,
не младенец, но знак, знак о том, что здесь рядом Господь.
Листья дальних деревьев, как мелкая рыба в сетях,
посмотри на вершины: на каждой играет дитя!
Собирая цветы, называй их, вот мальва! вот мак!
Это память о Боге венчает вершину холма!

1966

«Неушто кто-то смеет вас обнять?» Читает автор

* * *

Г.

Неушто кто-то смеет вас обнять? —
Ночь и река в ночи не столь красивы!
О, как прекрасной столь решиться быть смогли вы,
что, жизнь прожив, я жить хочу опять?

Я цезарь сам. Но вы такая знать,
что я — в толпе, глазеющей учтиво:
вон ваша грудь! вон ноги ей под стать!
и если лик таков, так что же пах за диво!

Когда б вы были бабочкой ночной,
я б стал свечой, летающей пред вами!

Блистает ночь рекой и небесами.
Смотрю на вас — как тихо предо мной!

Хотел бы я коснуться вас рукой,
чтоб долгое иметь воспоминанье.

<Май — июль> 1969

* * *

Не ты ли, спятивший на нежном,
с неутомимостью верблюжьей
прошел все море побережьем,
ночными мыслями навьюжен,

и не к тебе ли без одежды
спускался ангел безоружный
и с утопической надеждой
на упоительную дружбу?

Так неужели моря ум
был только ветер, только шум?
Я видел: ангел твой не прячась

в раздумье медленном летел
в свою пустыню, в свой надел,
твоим отступничеством мрачный.

<1969 — 1970>