6 апреля был день рождения у Льва Самуиловича Беринского.

* * *

Был звон. Там пели на баяне.
И тихо, не сжигая льна,
по уходящей вниз поляне
катилась белая Луна.

Как легкий обруч шла она,
холодным пламенем пылая,
и звери прыгали сквозь пламя,
и морж смеялся, всплыв со дна.

В поля, в чём есть, тянулись жены.
Шли лошади завороженно,
роняя изо рта овёс.

Как изваянья, стыли дрофы.
Был звон. И сладость катастрофы,
и лица, взбухшие от грёз.

* * *

Притихни, девушка, не плачь,
не шевели, молясь, губами,
сын звездный, маленький рогач
всё путается под ногами
в тени вечерних синих дач,
за переборкой в старой бане,
в лесу — головкой меж грибами,
весь наготове как палач.

Забудь хлопки надутых щёк,
шитьё у зеркала и пенье,
заслышав соловьиный щёлк,
будь осторожна, сдвинь колени,
бог знает, что ему ещё
придет на ум его олений…

«Фетюк несчастный, жалкий дух». Читает автор

* * *

В. Ховенко

Фетюк несчастный, жалкий дух,
с улыбкой милого незнайки,
к моим мольбам как камень глух,
стоит, внимая птичьей стайке.

Вдруг среди лютиков и мух
завидит девку на лужайке
и правит дышлом таратайки
в тьмутаракань ей, под лопух.

С нее сойдя как царь Салтан,
пойдет слоняться по садам,
наестся груш, соснёт под сливой.

Обшарит свалки и поля.
И возвращается счастливый,
консервной банкою пыля.

Кардымово. 1964

Тяжелый сон мне был предупрежденьем
о том, что мир вступает в Судный день,
а утром, как накликан сновиденьем,
на площадь из окрестных деревень
поплелся люд на сход, кому ни лень,
кому всяк день был светопреставленьем —
шли охая, кряхтя, крестя с сомненьем
зевок, перекурить присев на пень…

И вышел к ним сияющий архангел.
И для начала синь небес отхаркнул
и гаркнул так, что стойбища скворцов
осыпались, а даль небес прогнулась
вокруг райцентра, но не пошатнулось
под вестником дощатое крыльцо.

* * *

Раскрывшись, всё распахивался холм,
осенние сады свои смещая,
и свет земной, отсвечивая мхом,
в пролом стекал, пустоты освещая.

И там — как маршал, на коне верхом
сияла мама, следом — учащали
свой шаг слепцы, и птицы шли в печали,
а тени осеняли ход грехом.

Они прошли не глядя, скрылись в поле.
Душа моя исхрипла вся от боли
и ластилась ко мне как никогда.

Пустой, нёс эхом холм, кусты отбросив.
Я оглянулся: колыхалась осень,
свет налетел — и я шагнул туда.