23 февраля родился Яков (Ян) Абрамович Сатуновский (1913 — 1982).
1937
* * *
Мама, мама,
когда мы будем дома?
Когда мы увидим
наш дорогой плебейский двор
и услышим
соседей наших разговор:
— Боже, мы так боялись,
мы так бежали,
а вы?
— А мы жили в Андижане,
а вы?
— А мы в Сибири,
а вы?
— А нас убили.
Мама,
так хочется уже быть дома,
чтоб всё, что было, прошло
и чтоб всё было хорошо.
1941
«Им говорят, а они молчат». Читает автор
* * *
Им говорят, а они молчат.
— Ребята, — говорят.
— Герои, — говорят.
— Решительный час настал.
— Вперёд, — говорят, — назад.
Им говорят.
Ну, что ж ты молчишь?
Не молчи, мычи.
Вой, Иван.
Сейчас тебя на убой.
Я тоже, я с тобой.
Я рядом, кричу — вставай,
кричу — давай,
кричу…
Кому-то надо кричать.
* * *
Приснилась мне обманщица,
притворщица, изменщица,
беременная женщина,
а — девочка по внешности,
в милиции заявленная,
любовником отравленная.
Бессильная, безвольная,
ничейная, погибшая,
приснилась мне любовь моя
единственная бывшая.
26 марта 1962
* * *
Берегись поезда,
берегись трамвая,
берегись автомобиля,
берегись пня,
берегись рва,
берегись завтрашнего дня —
всё равно не убережешься — нож в спину,
клык,
а то и без всякого: «космополит»
(в скобках — Мееро́вич)! —
«Безродный!» —
«Антинародный!» —
«Растлить его!» —
ну, хватит, не канючь:
как раз
ликвидируют
как класс.
Андрей Платонов
Даже ночью светились цветы.
Мужик с желтыми глазами,
прибежавший откуда-то
из полевой страны.
Как заочно живущий
наравне с забвенной травой, —
сон ведь тоже вроде зарплаты считается,
а люди нынче дороги, наравне с материалом.
Остановите этот звук!
Дайте мне ответить на него!
Возчик,
смазчик,
желтоглазый мужик,
видишь,
как теперь всё стало ничто?
10 февраля 1968
* * *
Я как дурак в деревне.
В ономнясь, анадысь, намедни.
Я, как слепой, копаюсь в огороде,
ни в огурцах не разбираясь, ни в моркови.
Старорежимный, семижильный кочет,
о чем надсаживается он,
чего он хочет?
Я не пойму. И борозды, и грядки
мне просто-таки как в линеечку тетрадки.
Сегодня день рождения у Эдуарда Вениаминовича Савенко.
* * *
В совершенно пустом саду
собирается кто-то есть
собирается кушать старик
из бумажки какое-то кушанье
Половина его жива
(старика половина жива)
а другая совсем мертва
и старик приступает есть
Он засовывает в полость рта
перемалывает десной
что-то вроде бы творога
нечто будто бы творожок
<1967 — 1968>
К юноше
Как за Краснодаром теплая земля
Как за Краснодаром бабы шевеля
горячими косынками
стоят с большими крынками
тазами и бутылками
квасами ложкой вилками
Кто держит огурцы
Кто собственны красы
на мощных на ногах
Они южанки — ах!
Приблизимся к народу
попробуем погоду
и палец послюнив
и голову склонив
Холмы! Холмы зелёны
хотя и отдаленны
и белый плат Елены
и шаль подруги Маши
и темный взгляд Наташи…
Кого счас школы вот навыпускали?!
Нет… ранее таких не увидать…
Они прошли и груди их трещали
и воспаленные глаза подстать
Их ноги двигались темно и пламенея
прикосновенья жаждали они
За что рабочие все умерли жалея?
Чтоб процветали толстые они…
Живите все в провинции ребята!
И кормят и гуляют там богато
и розовая кожа у детей
и больше наслаждения речей
полученных средь груды толстых книг
Библиотек неиссякаемый родник
Где девы старые чисты и сухи
Протягивают книги. тихи мухи
летают безответственно вверху
Вот там и зарождается «Бегу!»
Бегу в столицу! Где другие лица
Нет не беги. Позволь остановиться
Ты видишь взгромождения людей
На небольших участках площадей
Ты видишь бледные раздвинутые толпы
Ах! В старый сад ходить побольше толку
и в греческих чувяках и носках
из дома деревянного. в плечах
косого старого. но милого урода
выглядывать «Какая есть погода?»
День выходной. К тебе придет Наташа
и потечет журча беседа ваша
литературные журналы обсуждая
вином домашним это запивая
Ну что тебе еще?!.. возьми жену
Не хочешь — пей — иди спускайся к дну
Но только дома — в милом Краснодаре
Зачем тебе поехать. Ты в ударе!
Одумайся о юноша! Смирись!
В столице трудная немолодая жизнь
Тут надо быть певцом купцом громилой
Куда тебе с мечтательною силой
Сломают здесь твой тоненький талант
Открой открой назад свой чемодант!
* * *
Мои друзья с обидою и жаром
Ругают несвятую эту власть
А я с индийским некоим оттенком
Все думаю — А мне она чего?
Мешает что ли мне детей плодить
иль уток в речке разводить
иль быть философом своим
мешает власть друзьям моим
Не власть корите а себя
И в высшем пламени вставая
себе скажите — что она.
Я человек. Вот судьба злая.
Куда б не толкся человек
везде стоит ему ограда
А власть подумаешь беда
Она всегда была не рада
19 февраля был день рождения у Льва Семёновича Рубинштейна.
Л. С. Рубинштейн и В. Б. Кривулин, 1990-е
«То одно, то другое». Читает автор
То одно, то другое
То одно.
То другое.
То третье.
А тут и еще что-нибудь.
То слишком точно.
То чересчур приблизительно.
То вообще ни то ни се.
А тут еще и через плечо заглядывают.
То чересчур пространно.
То слишком лаконично.
То вовсе как-то не так.
А тут еще и зовут куда-то.
То чересчур ярко.
То слишком сумрачно.
То не поймешь как.
А тут еще изволь постоянно соответствовать.
То сил нету двигаться.
То невозможно остановиться.
То обувь пыльная.
А тут еще берутся рассуждать и такое несут…
То нет сил продраться дальше оглавления.
То приходится терпеть неизвестно зачем.
То бумагой порежешься.
А тут еще и пихают со всех сторон.
То забудешь, о чем думал все утро.
То невозможно удержаться от сентенции типа: «У поэта между строк то же, что и между ног».
То захворает кто-нибудь.
А тут еще и неуверенность одолевает…
То система собственных представлений вызовет лишь досаду.
То личный опыт покажется таким ничтожным.
То воронье кричит над опустевшими пашнями.
А тут еще и в зеркало нечаянно посмотришь…
То случайное воспоминание щемяще отзовется в душе.
То пеплом все вокруг засыпано.
То так запрячут, что не найдешь никогда.
А тут еще и вон что творится…
То тяготит собственное молчание.
То такое ощущение, что наговорено на несколько лет вперед.
То вдруг забудешь о несказанной прелести данного момента.
А тут еще и полная неизвестность…
То призраки во тьме снуют и нам сулят тревогу.
То другие какие-нибудь странности.
То угасают надежды прямо посреди пути.
А тут еще и не разобрать ничего…
То утекает ртутный шарик навстречу пасмурной судьбе.
То преследует по пятам одно лишь тяжкое воспоминание.
То упорно ускользает главный смысл.
А тут еще и природа не терпит пустоты…
То Восток розовеет.
То Запад догорает.
То дневные заботы.
А тут еще и время какое-то такое…
То простираются просторы.
То не видно ни зги.
То на сердце туман.
А тут еще и все ведь понять надо…
То о веселии вопреки всему.
То о понятном и непонятном.
То о том, как смириться с дребезжаньем угасающих надежд.
А тут еще и не успеваешь ничего…
То о заметном падении энтузиазма в наших рядах.
То о возможности избавления от пагубной привычки все называть.
То об уместности именно такого взгляда на вещи.
А тут еще сиди и думай, что можно, что нельзя…
То радуюсь неизвестно чему.
То тревожусь неизвестно о чем.
То неизвестно к чему влечет.
А тут еще и всякие разговоры…
То золота неосторожный вид.
То треснувшая вдоль себя завеса.
То вдруг ляпнут что-нибудь не подумав.
А тут еще сиди и жди, пока обратятся…
То бытия стреноженная прыть.
То всякого кивка свое значенье.
То сознанье начинает дребезжать.
А тут еще и не дозовешься никого…
То память в каждой складке древесины.
То зелья приворотного глоток.
То с местами какая-нибудь путаница.
А тут еще и слышать ведь ничего не хотят…
То образ вечности подвижный.
То ждут у самого порога.
То титаническая попытка очнуться.
А тут еще и то, что нельзя увидеть, представится однажды…
То памяти склоненное чело.
То завтрашнего полдня перебежчик.
То как навалятся, как пригнут к земле.
А тут еще и всем все объясняй…
То ветра ночного простуженное дыханье.
То пузыри земли у всех на языке.
То наивно рассчитываешь преодолеть все это наиболее привычным способом.
А тут еще и эти…
То явное преобладание одного начала над другим.
То общее, что может только присниться.
То ждут не дождутся, чтобы уличить в противоречии.
А тут еще и какая-то совершенно непонятная реакция…
То описание каждого из бесконечного множества вариантов.
То ожидание событий, не имеющих аналога ни в одной из мифологий.
То мы с тобой не знаем, что друг с другом.
А тут еще и то, что было, покажется, что не было…
То пасмурное утро после бессонной ночи.
То невозможно охватить все существующее.
То непреодолима тоска по вековечному.
А тут еще и то, чего не было, покажется, что было…
То еще один очередной пункт в реестре переживаний.
То вдруг обнаруживаются разные вещи, и неизвестно, что с ними делать.
То терпи неизвестно за что.
А тут еще и не развернуться по-настоящему…
То тяготы и тревоги.
То надежды и утешения.
То небо над Аустерлицем.
А тут еще и решение какое-нибудь подоспеет…
То клейкие листочки.
То сопоставь каждое с последующим и предыдущим.
То становится совершенно ясно, что бесконечно это продолжаться не может.
А тут еще и конца не видно…
