Сегодня день рождения у Сергея Алексеевича Шестакова.

«По сугробам бегать аки по облакам». Читает автор

* * *

по сугробам бегать аки по облакам
пировать с морозцем нашарамыжку
добежать вприпрыжку до альп а не то балкан
и морошку выменять на мормышку
шанежки напеки саночки приготовь держись
буду возить тебя по снежку угловатым сердцем
в русском языке слово любовь длиннее чем слово жизнь
потому и родился не англичанином али немцем…

береника

где — за семью морями, семью лесами —
утром очнёшься, синью омыв ресницы,
чьими ты будешь смотреть на него глазами —
горечи, нежности, смерти, зимы, зегзицы,

чьими руками — вестницы, кружевницы —
будешь плести на морозном стекле узоры,
время косится згой на твои косицы,
свет убавляет, переставляет горы,

где он увидит ночью, в каком сезаме,
синие сны-самоцветы, обломки клада,
чьими он будет смотреть на тебя глазами —
смертника, праздника, финиста, снегопада,

чьими руками — лирника, цинцинната —
будет печаль заводить за края денницы,
время свербит в груди, пустельга, цикада,
режет зрачки, прореживает зарницы,

это вербена, вереск, омела, верба,
это на всех языках золотая книга,
это глаза в глаза, это небо в небо,
ленточка, лествичка, ласточка, береника…

вроде реквиема

1

ступай, ступай в тринадцатую тьму,
в седьмую, тридевятую, любую,
а в этой места больше никому,
коснусь руки — и воздух обниму,
всё в дырах сердце — не перелицую,

здесь поздно быть — и розно, и в одной
ночной двоякосердой оболочке,
и мёртвой тлеть, и течь живой водой,
и вторить певчим трелью заводной,
вычерпывая прошлое по строчке,

куда как мал медвежий уголок
плеча и золотистая ключица:
кого сей сладкий войлок уволок,
тому в груди отверстой уголёк —
не хорохорься — больше не случится,

но не для тех восьмая нота лю
и синева цейлонская за нею,
кто был шутом и кумом королю,
и я на доли ямбами делю
сырую боль и мыслью костенею,

ступай, ступай, там будет невдомёк
зачем цезурам пряные приправы,
ступай, ступай, в глазах московский смог,
от зимних губ державинский дымок,
и не обол, а два для переправы…

2

смотри, смотри последними глазами,
зелёными, презревшими две смерти,
пока сады воздушные над нами
топорщатся стократными плодами
и осень всей не раздарила меди,

смотри, смотри, как повисают птицы
над временем в серебряной отваге,
пока о сны ломают мастерицы
вязальных стрелок часовые спицы
и проступают буквы на бумаге,

смотри, смотри, как тяжелеет слово
и падает с неразличимой ветви,
что яблоко в ладони птицелова,
и вспыхивает луч, и тает снова,
и целованья слаще нет на свете,

смотри, смотри, пока ещё кулиса
приподнята над сценою ледащей,
смотри, смотри, уже светают лица,
пока ты смотришь, узнаванью длиться,
и мы одно — и здесь, и вне, и дальше…

* * *

самолётик в обморочной сини
на холщовой ниточке-обманке,
упорхнувший из молочной стыни
за дождей пугливые помарки,
там глаза, огромные как вишни,
вешний город с облачной таможней.
сердце глуше. самолётик выше.
глуше. тише. выше. невозможней.