26 октября родился Борис Николаевич Бугаев [Андрей Белый] (1880 — 1934).

Серенада

Ты опять у окна, вся доверившись снам, появилась…
Бирюза, бирюза
заливает окрестность…

Дорогая,
луна — заревая слеза —
где-то там в неизвестность
скатилась.

Беспечальных седых жемчугов
поцелуй, о пойми ты!..
Меж кустов, и лугов, и цветов
струй
зеркальных узоры разлиты…

Не тоскуй,
грусть уйми ты!

Дорогая,
о пусть
стая белых, немых лебедей
меж росистых ветвей
на струях серебристых застыла —
одинокая грусть нас туманом покрыла.

От тоски в жажде снов нежно крыльями плещут.
Меж цветов светляки изумрудами блещут.

Очерк белых грудей
на струях точно льдина:
это семь лебедей,
это семь лебедей Лоэнгрина —

лебедей
Лоэнгрина.

1904

* * *

Июльский день: сверкает строго
Неовлажненная земля.
Неперерывная дорога.
Неперерывные поля.
А пыльный полудневный пламень
Немою глыбой голубой
Упал на грудь, как мутный камень,
Непререкаемой судьбой.

Недаром исструились долы
И облака сложились в высь.
И каплей теплой и тяжелой,
Заговорив, оборвались.
С неизъяснимостью бездонной,
Молочный, ломкий, молодой,
Дробим волною темнолонной,
Играет месяц над водой.
Недостигаемого бега
Недостигаемой волны
Неописуемая нега
Неизъяснимой глубины.

1920

* * *

Снег — в вычернь севшая, слезеющая мякоть.
Куст — почкой вспухнувшей овеян, как дымком.
Как упоительно калошей лякать в слякоть —
Сосвистнуться с весенним ветерком.

Века, а не года, — в расширенной минуте.
Восторги — в воздухом расширенной груди…
В пересерениях из мягкой, млявой мути
Посеребрением на нас летят дожди.

Взломалась, хлынула, — в туск, в темноту тумана
Река, раздутая легко и широко.
Миг, — и просинится разливом океана,
И щелкнет птицею… И будет —
— солнышко!

1926, Москва

Осип Мандельштам

Стихи памяти Андрея Белого

Голубые глаза и горячая лобная кость —
Мировая манила тебя молодящая злость.

И за то, что тебе суждена была чудная власть,
Положили тебя никогда не судить и не клясть.

На тебя надевали тиару — юрода колпак,
Бирюзовый учитель, мучитель, властитель, дурак!

Как снежок на Москве заводил кавардак гоголек:
Непонятен-понятен, невнятен, запутан, легок…

Собиратель пространства, экзамены сдавший птенец,
Сочинитель, щегленок, студентик, студент, бубенец…

Конькобежец и первенец, веком гонимый взашей
Под морозную пыль образуемых вновь падежей.

Часто пишется казнь, а читается правильно — песнь,
Может быть, простота — уязвимая смертью болезнь?

Прямизна нашей речи не только пугач для детей —
Не бумажные дести, а вести спасают людей.

Как стрекозы садятся, не чуя воды, в камыши,
Налетели на мертвого жирные карандаши.

На коленях держали для славных потомков листы,
Рисовали, просили прощенья у каждой черты.

Меж тобой и страной ледяная рождается связь —
Так лежи, молодей и лежи, бесконечно прямясь.

Да не спросят тебя молодые, грядущие те,
Каково тебе там в пустоте, в чистоте, сироте…

10—11 января 1934

24 октября родился Илья Львович Сельвинский (1899 — 1968).

Улялаевщина

Глава III (отрывок)

Ехали казаки, ды ехали казаки;
Ды ехали казаhа?ки, чубы па губам.
Ехали казаки ды на башке па?пахи
Ды наб’шке папахи через Дон на Кубань.

Скулы не побриеты между-зубами угли
По коленям лея наворачивает — «Нно!» Эх.
Конские гриевы ды от крови? па?жухли
Ды плыло сало от обстре?ла в язвы и гной.

Добре, лошадиеха, что вышла? от набега
Опалило поры?хом смердючье полымё.
Только што там завтря ды наша жизь? ка?пейка,
Ды не дорубит шашыка — дохлопнет пулемёт.

Кони-вы-коняэги, винтовки меж ушами.
Сивою кукушко?й перкликались подковы’.
По степу курганы, ды на курган ем?шаны
Ды на емшан «татарыки» да сивай ковыль.

Гайда-гайда-гайда-гайда — гай даларайда
Гайдаяра гайдадида гай да лара (свист)
По степу курганы, ды на курган ем?шаны,
Ды на емшан «татарыки» да сивай коо?выль.

Конница подцокивала прямо по дороге,
Разведка рассыпалася ще за две версты.
Волы та верблюды, мажарины та дроги,
Пшеничные подухи, тюки холстин.

Из клеток щипалися раскормленные гуси.
Бугайская мычь, поросячье хрю.
Лязгает бунчук податаманиха Маруся
В николаевской шинели с пузырями брюк.

Гармоники наяривали «Яблочко», «Маруху»,
Бубенчики, глухарики, язык на дуге.
Ленты подплясывали от парного духа,
Пота, махорки, свиста — эгей…

А в самой середке, сплясанный стаей
Заерницких бандитщиков из лучшего дерьма,
Ездиет сам батько Улялаев
На черной машине дарма.

Улялаев був такiй: выверчено вiко,
Дiрка в пидбородце тай в ухi серга.
Зроду нэ бачено такого чоловiка,
Як той батько Улялаев Серга.

А за ним вороной — радужной масти:
Ночь, отливающая бронзой и рудой:
Дед — араб, отец — Орел, а сама матка
Из шестой книги дворянских родов.

А за ним на возу — личная музыка:
Скрипка, бубен, гармонь да рояль,
А за ними на тачанке попка «Кузька»,
Первый по банде жидомор и враль.

А за ним — конная. Косяки, табуны,
Кухня, палатки наряданныя. Щер-
батая дюймовочка, волчьи бунты,
Тачанки с пулеметами, зарядный ящик.

Ехали казаки та ехали бузуки,
Дэ своротыли — зосталося на льду
Копытска печатня, зеленая грязюка,
Навозна юшка та самогонный дух.

Деревни объезжали — в хутора заезжали,
В хуторах хозяева — милости просю,
Атаману с есаулом парят и жарят,
Казакам каши, борща, поросю.

У которой лошади шишка, подпежье,
Язва, лизуха, або так мокрец,
Хуторяны сменивали на сухих и свежих,
Купоросью пичкали, аж пока окреп.

Ехала банда по тому по березаю;
В бубен тарахтел передовой головорез.
А подле атамана, попригнувшись, как заяц,
Под галоп проходил подговор главарей.

Маруська тянула непременно на Царицын
(Там у ней любовник завалялся — ей бы с ним.)
Дылда был против: на город не зариться.
Князь Кутуз-Мамашев: обождать до весны.

Маруська тянула: «Да разве ж это жизнь?
Что мы тут такое? Воришки, тьфу!
А там — мы крестьянское движенье, анархизм,
Попадем в историю — это вам не фунт».

«Зуб» надвинул свой апашский берет —
Он мечтал о городе, как о Джьоконде:
Слямзить — стырить — сдонжить — сбондить —
Слящить — стибрить — спурить — спереть.

Дылда, гениальный молодой галчонок,
Никак не старше 19 лет,
Имевший на поясе турецкий пистолет,
На совести десяток удавлых ополченных,

Дылда, бесшабашный, забубенный, горький,
В наклеенных усах, по Улялаеву «тэмнiй»,
Зимой и летом носящий на темени
С хвостиком донышко арбузной корки,

Дылда был против: «Тута ворон-знакомый,
До чорта маманек, тачанок, кобыл.
Чуть понапрут — мы айда и дома,
Пойди разбери-на, хто у банде-то, был»…

Март 1924, Аул Урда (Ханская Ставка)

Текст дан по изданию «Гослитиздат», 1935 — в авторской орфографии и пунктуации.