7 марта был день рождения у Ирины Александровны Ермаковой.
* * *
в шестом вагоне холодно как в Польше
но дымно
состав запшикает и содрогнется длинно
но позже
меняя страстные согласные колеса
на водку
и окна блюзовая тьма облапит кротко
и чай — заносит
и пан кондуктор пан качельный пан коверный
округлый пар летящий накось на подносе
снег заоконный бурный черный свинг рессорный
мелькнет костер костеловидный на откосе
удар — хоп-стоп — рывок — мятель
ай пан Варшава пан Варрава пан таможный
шмональный пан оральный пан и всевозможный
и просто Пан и коридорная свирель
метель
частят и в стороны шарахаются елки
и сна готического сна плывет кусок
длиной в страну — плывет себе на средней полке
домой плывет — ногами на восток
* * *
Душно
не спишь и ждешь
воздух тяжел недви́жим
Господи даждь нам дождь
врежь по засохшим крышам
располосуй хлябь
огненными углами
Грохнул и — кап да ляп —
всхлипывает над нами
Кап — не достал земли
ляп — пересверк протяжный
чад Своих утоли
семя великой жажды
каждую тварь омой
гулкоревучим — зрячим
господибожемой —
смой все к чертям собачьим
Звякнул по проводам
зыркнули струи-змейки
гул пошел по листам
глине душе-жалейке
С ревом — чего жалеть —
тучный мешок распорот
свищет и хлещет плеть
ливень идет на город
тьмущую тьму кося
сущую сушь взрывая
Господи вот я вся
мокрая но живая
* * *
Двойного зренья фокус точный
разводит я на я и я —
привычный мир и мир заочный, —
двоится жажда бытия.
Так, с двух сторон гонима жаждой,
я перекресток рассекла,
таксиста глас многоэтажный,
вой тормозов и бой стекла.
Мигает глазом цвета пекла
свернувший шею светофор,
гудят гудки, ты чё, ослепла? —
кричит испуганный таксёр.
О нет! — мне видно все отсюда:
и горний ток, и дольний рев,
как в точку сдвоенное чудо
на перекрестке двух миров.
Незабудка
Из тьмы горящей, жгучей тесноты,
Из живота земли, ее желудка,
Нутра, ядра, кормящей магмы чуткой,
Пропарывая памяти пласты,
Бикфордов стебель тянет незабудка
Сквозь залежи привычной мерзлоты.
Сквозь андеграунд, стрелки и пути,
Прожженный легион колен безвестных,
Глухие корни красноземов местных,
Чтоб только эскалаторы пройти —
Вверх, где на голубом глазу небесном
Она еще невидима почти.
Навылет, разжимая лепестки,
На этот свет — от смерти многослойной —
Где времена — роскошно-перегнойны
Под плотными наносами пурги.
И от тычинок огненных спокойно
Расходятся подземные круги.
За ней искрится рыжий дымный хвост,
И отчий ад веселый — вслед, внахлест
Ей шлет то волны лавы, то цунами,
Чтобы она, смеясь, взошла над нами
И, наконец, раскрылась в полный рост.
* * *
ловец ненаглядный сидит над водой
на склоне на лоне на фоне погоды
моллюском оброс бородой лебедой
а годы проходят всё лучшие годы
а медленный колокол ходит в груди
сминает ли ребра гудит ли по ком-то
да так что ни дрогнуть ни глаз отвести
от вечно другой полосы горизонта
забытая снасть растворилась в траве
светила текут проливаются грозы
и гнезда свивая в его голове
трепещут идеи пусто́ты стрекозы
мерцает улов неотвязно паря
о солнечный лотос! о лица любимых!
детали подробностей неуловимых
скользящие мимо
нездешний за ворот бежит холодок
плывут пароходы летят самолеты
салют тебе ловчий чудесный цветок
лохматый итог невозможной свободы
